Тишина в церкви была глубокой, и он медленно повернул голову, окидывая взглядом прихожан, устанавливая прямой контакт с как можно большим количеством их глаз.
— Задача Матери-Церкви также состоит в том, чтобы уберечь всех своих детей от зла, — сказал он им. — Мать-Церковь — это крепость для детей Божьих, воспитанная и посвящённая Архангелами, дабы быть слугой Божьей в мире, созданная как великий учитель для Его народа. И поэтому во времена опасности — во времена чумы, смуты, бури, пожара, землетрясения… и войны — дети Божьи обращаются к Святой Божьей Церкви, как ребёнок ищет объятий отца своего во время шторма, объятий матери своей, когда ночью к ним приходит кошмар. Она наш дом, наше убежище, наш опорный камень в мире, слишком часто искажённом насилием, жестокостью и амбициями людей. Как сказала нам сама Святая Бе́дард, она — великая лампа, установленная высоко на холме, освещающая всех нас, как она освещает каждый дюйм Божьего творения отражением Его святого Света.
Он снова сделал паузу, чувствуя прихожан, чувствуя тяжесть в их глазах, когда его слова омыли их, и глубоко вдохнул.
— Сейчас одно из тех времён смуты и войны, — тихо сказал он. — Наше княжество подверглось вторжению. Наш князь упал сражённый, а вместе с ним — его сын и наследник. Мы были оккупированы заморской армией, а духовенство чуждой церкви — раскольнической церкви, отделившейся и обособленной от Матери-Церкви, находящейся с Матерью-Церковью в состоянии войны — пришло к нам с пугающими, еретическими словами. Тысячи наших отцов, сыновей и братьев были убиты в битве в Заливе Даркос или пали в бою здесь, защищая нашу собственную землю, свои собственные дома. И когда мы смотрим на эту волну катастроф, на эту барабанную дробь бедствий, мы взываем к Богу, к Архангелам — к Матери-Церкви — в поисках обещанного руководства и защиты, умоляя о внутреннем озарении, которое приведёт всех нас к Свету посреди такой Тьмы. Позволит нам как-то разобраться в этом хаосе и каким-то образом найти голос Бога среди грома.
— Я знаю, что в этом княжестве, в этом самом городе есть много людей, которые призывают нас восстать в справедливом сопротивлении, бросить вызов окружающим нас иностранным мечам и штыкам. Сбросить цепи и позор угнетения. И я знаю, что многие из вас, дети мои, разрываются, напуганы и сбиты с толку зрелищем того, как собственное священство Матери-Церкви раскалывается, разрывается на противоборствующие фракции. На фракции, которые осуждаются — и осуждают друг друга — как предатели, еретики, отступники. Одни кричат «Богохульник!», другие отвечают «Растлитель невинных!», но, если пастухи нападают друг на друга, где могут найдут истину овцы?
Он развёл руки и очень, очень нежно, благоговейно погладил огромную книгу, лежащую перед ним закрытой.
— Здесь, дети мои.
Он говорил так тихо, что тем, кто находился дальше всех от кафедры, приходилось напрягаться, чтобы расслышать его, но всё же его великолепно поставленный голос прозвучал отчётливо.
—Здесь, — повторил он. — В этой Книге. В словах Самого Бога и Архангелов, которых Он послал в мир Свой, чтобы выполнять работу Свой и нести нам Закон Свой. Вот где мы найдём истину.
— И всё же, — его голос набрал немного силы, немного энергии, — как и предупреждал нас сам Лангхорн, правда не всегда приятна для слуха. Истина не всегда приходит к нам в том обличье, которое мы бы предпочли. Она не всегда говорит нам, что мы были правы, что должно быть ошибся кто-то другой, и это не всегда безопасно. Она требует многого, и не терпит самообмана. Если мы упадём с дерева, истиной может быть ушиб, или растяжение, или сломанная конечность… или шея. Если мы не внимаем слову Божьему в мирное время, если мы игнорируем истину Его во времена спокойствия, тогда мы должны изучать её во время бури. Он пошлёт истину Свою в любой форме, в какой Он должен, чтобы мы — Его упрямые, своевольные, эгоцентричные дети — услышали её, и её форма может представлять собой чужие боевые корабли, чужие мечи и штыки, и даже «еретических» священников, навязанных нам иностранными правителями.
Тишина была такой же глубокой, такой же внимательной, как и всегда, но при этом она изменилась. Она стала… тяжелее, напряжённее. Она стала насторожённой и внимательной, затаившей дыхание, словно люди, стоявшие за этой тишиной, знали, что он собирается сказать то, что ему никогда раньше не разрешалось говорить.
— Святая Бе́дард сказала нам в сегодняшней проповеди, что Мать-Церковь не является слугой Человека. Что она не должна быть извращена и использована для тщетных, порочных амбиций этого мира. Что она должна быть сохранена без единого пятнышка или изъяна. Мы не хотим верить, что когда-нибудь она может стать чем-то другим. Что Бог когда-нибудь позволит Церкви Своей впасть во зло. Позволит Его великому светильнику стать источником не Света, но Тьмы. Мы кричим в гневе, если кто-то осмеливается сказать нам, что наши желания тщеславны. Мы клеймим тех, кто говорит нам, что такие вещи могут произойти с Матерью-Церковью, всеми мерзкими ярлыками, какие только можем придумать — богохульник, еретик, отступник, отлучённый от церкви, проклятый Богом, слуга Тьмы, отродье Шань-вэй, дитя порока… список можно продолжать вечно. И всё же, как бы это ни огорчало меня, как бы горько ни плакало моё сердце, это не «еретики» лгали нам. Это не Церковь Черис стала служанкой Шань-вэй.