Но от меня сейчас зависит моё подразделение, мои замы, мои сотники и десятники, все те, кому я могу обеспечить блистательную карьеру, а могу и загубить. Я должен, просто обязан сейчас продемонстрировать, что отряд боеспособен, послушен, идеально тренирован и может воевать под моим командованием. Ведь это я его создал и не могу теперь погубить.
Я сделал шаг к краю платформы — мне дали место — и, оценив расстояние до последнего движущегося отряда, в первый раз взмахнул диском.
Нет, конечно, даже с собой я сейчас был откровенен лишь отчасти. В действительности-то пробовал подавать знаки. Тренировал их, но не под контролем, и фиг его знает, насколько точно я их воспроизвожу. Ведь главное, чтоб подавались они строго так, как положено, и не были поняты превратно.
Собираться с духом надо было раньше, а теперь поздно. Предстоит действовать.
Мои три с лишним тысячи двигались единым плотным строем и в полном порядке, как и положено. «Женский батальон» внутри, в центре строя. Мой сигнал — и вот прямоугольник раздался, растянулся и выпустил из себя девиц, которые рассыпались широким полумесяцем. Сигнальщик моего отряда напрягся, и есть отчего — любой тугодум сообразит, что теперь я должен командовать и командовать, раз решился показать «парадный балет».
Я отстранил Фахра, который мешал мне размахнуться, и завертел диском. Похоже, всё правильно, потому что мой жест был повторен и правильно понят. Прямоугольник бойцов-мужчин опять собрался, теперь спрятав девиц за своими спинами, а через несколько минут вновь рассыпался на два десятка более мелких прямоугольников, сохраняя тем не менее цельность обороны и в готовности к атаке. Через пару мгновений отдельные отряды в быстром темпе разошлись, давая дорогу верховым абастарцам, и двинулись следом за ней. Бегом.
Ну, и слава богу. Я незаметно выдохнул и потихоньку отшагнул в сторону. Теперь настал черёд остатков конницы, которой командую уже не я, а потом и командира резервов тяжёлой пехоты. По логике и распорядку боя резерв уже должен дотаптывать недотоптанное предыдущими подразделениями. Если останется что дотаптывать.
На этом этапе воздух наполнил плеск крыл. Вершние, объединившись в единую массу, затмили собой небо. Даже солнце, как раз выглянувшее в этот момент из-за туч, спасовало перед ними. Запрокинув голову, я подумал, что не дай случай мне увидеть такую стаю, заявившуюся трепать мой отряд, пусть даже он окажется к тому моменту раз в десять больше. Всё равно каждого жалко, а после такого налёта останется мало чего живого.
Казалось, армия легла двумя крылами от гор до гор. Ни леса, ни лугов, ни полей, ни посёлков не осталось — только мощь и устрашающие масштабы армии, покорной императору. Мне захотелось оглянуться, посмотреть на Аштию — уж наверное она гордится и собой, и теми силами, которые не без её участия собрались под знамёна императора. Всё-таки сдался, обернулся… Но женщина, насколько можно было разглядеть, и теперь хранила безмятежное выражение лица.
Что ж, кому ж ещё, как не аристократке, держать лицо? К парадам она привыкла.
Арьергардные пехотные подразделения постепенно занимали своё место. Всё войско сейчас напоминало тетиву, растянутую меж рогов лука. В любой момент его можно было отпустить, и его мощи хватило бы на то, чтоб сокрушить врага и чтоб рассечь до мяса руку, попытавшуюся было остановить её. Это был момент наибольшего напряжения всех связок и клеток тела, всего внимания, всех органов чувств. Потому-то каждый из нас заметил коня, несущегося по узкому коридору меж отрядами центра и левого фланга.
Государь сделал знак ждать, и сигнальщики изменили положение рук. Можно было ненадолго расслабить изнемогшие мышцы рук, чуть перевести дыхание. Попялиться на странного «гостя». Что за парень. Откуда взялся и зачем припёрся? Новости привёз?
Сейчас ящер, нёсший правителя, уже находился почти рядом с нашим пластуном. И потому срывающийся от усталости и волнения голос вестового мы тоже услышали. Он говорил громко.
— Жители столиц приветствуют своего императора, заверяют повелителя в своей неизменной ему преданности и покорно просят принять под свою руку защиту трёх престольных городов.
Его величество повёл взглядом в нашу сторону. Лицо государя казалось таким же застывшим, как и у Аштии — ни намёка на эмоции. Но и без того понятно, что бы он сказал, если б вокруг не было посторонних. Опуская руку на пояс, потому что так было удобнее, я со стыдом подумал о своём вопросе про целесообразность парада в сложившихся обстоятельствах. Подумал и об Аканше. Как подойду к нему потом, едва только возникнет возможность, и скажу: «Ты просто молодец, дружище! Ты всё правильно понял, а вот я — нет». Или: «Знаешь, Аканш, если бы не ты…» Или что-нибудь ещё. Главное, чтоб друг понял — я знаю о его правоте и признаю, сколь многим он помогает мне и способствует моему возвышению.