Он должен был срочно избавиться от волшебной бирюзы, не только, чтобы раздобыть денег, в которых нуждался, но и чтобы освободиться от наваждения, источником которых, без сомнения, было сокровище.
Лобзанг до сих пор не осмеливался открыть ковчежец, чтобы взглянуть па бирюзу, якобы вставленную в оправу в виде золотого лотоса. Он чувствовал себя слишком одиноким рядом с этим камнем… Позже, когда он добрался бы до какого-нибудь города и оказался бы среди людей, в толпе, магическая сила бирюзы из сокровищницы нагов уже не была бы сталь опасной.
Итак, Лобзанг решил подождать, прежде чем избавляться от сокровища, хотя день ото дня оно причиняло ему все больше страданий. Камень жег ему грудь; он чувствовал, как когти, выпущенные из ковчежца, вонзаются в его тело. От боли у несчастного вырывались хриплые крики, и он бормотал нечто невразумительное. Пасангма пугалась, и любовь, которую она испытывала к пастуху, постепенно превращалась в страх.
В течение нескольких дней беглецы брели куда глаза глядят. Молчаливый и угрюмый Лобзанг ничего не говорил любовнице о терзавших его тревогах, и это блуждание среди безлюдных просторов вдали от проезжих дорог уже начинало вызывать у нее опасения. Теперь они находились далеко от стойбищ, где их знали. Для чего надо было так тщательно прятаться и куда могла завести их дорога, по которой они следовали? Лобзанг объяснил Пасангме, почему им нельзя ехать в Сипин, и назвал местом назначения Дарцедо, но теперь он больше не упоминал о Дарцедо; хотя его спутница не представляла себе, как туда добраться, она смутно чувствовала неуверенность в действиях Лобзанга. Куда он ее вез?.. Знал ли он сам, куда направлялся?..
Как-то вечером молодая женщина рискнула спросить его об этом. Мрачный Лобзанг, молча попивавший чай, сидя у небольшого походного костра, вздрогнул при вопросе своей подруги. С его губ невольно сорвался ответ:
— Мы идем в Непал.
Непал: Бал-юл[28]. Он знал, что существует такая страна. Люди отправлялись туда в паломничество, чтобы поклониться великим чортэнам, обозначающим расположение мест, ставших священными благодаря событиям, изложенным в житиях Будды и его учеников. Лобзанг слышал обо всем этом, а также о больших городах, которые видели паломники в Непале. Но где именно находился Непал? По слухам, очень далеко, неподалеку от Ган-Римпоче[29].
Когда Лобзанг похищал Пасангму, у него и в мыслях не было везти ее в Непал. Это название пришло ему на ум неизвестно почему, но после того, как он произнес его, оно породило в воспаленном мозгу беглеца множество идей.
Непал?.. Почему бы и нет?.. Это было далеко… Тем лучше. Чем дальше он окажется, тем больше будет в безопасности. Лобзанг думал вовсе не о муже беглой жены, когда беспокоился о своей безопасности. Он почти позабыл о Калзанге и возможном преследовании его слуг, способных отнять у пего Пасангму, нещадно избить его самого, забрать лошадь и то немногое, что у него было. Лобзанг боялся другого человека, не выходившего у него из головы: Гьялва Одзэра, застывшего на сиденье для медитации. Убийце было не суждено убежать достаточно далеко от него.
Да и мог ли он когда-нибудь избавиться от гомчена?. Разве тот уже не догнал его, последовав за ним после бегства из скита? Разве не ощущал он постоянного присутствия отшельника рядом с собой? Если Гьялва Одзэр и откладывал свою месть, то он наверняка замышлял какое-то страшное неслыханное наказание, превосходившее по ужасу все то, что он, беглый преступник, мог вообразить.
Когда же этот неуловимый чародей, бродивший возле Лобзанга, собирался нанести удар? Не находил ли он удовольствие в том, чтобы держать свою жертву в страхе, в напряженном ожидании того, чего, она знала, не миновать, но не могла предположить, в какую форму это должно вылиться? Не мучительная ли тревога пастуха вызывала злобные насмешки окружавших его демонов?
Лобзанг очень отчетливо слышал смех и шушуканье враждебных духов, наблюдавших за ним и обсуждавших между собой смятение, в котором он пребывал, а также различал долетавшие до него вместе с ветром угрожающие и невыносимо издевательские слова.
Чтобы этого не слышать, пастух внезапно бросался на свою спутницу и грубо, неистово овладевал ею… Тотчас же у самого его уха раздавался пронзительный смех; ему вторили сотни других голосов, сливавшихся в оглушительную какофонию, отголоски которой разносились над пустынными плоскогорьями вплоть до самых отдаленных уголков. Лобзанг вскакивал с хриплым криком, отталкивал любовницу и бежал прочь; он падал па землю где-то поодаль, прятал голову в густом мехе своей одежды, тщетно закрывая глаза и затыкая уши, чтобы избавиться от этого кошмара наяву.