Он протянул молодому человеку две лепешки и крошечный серебряный слиток.
— У меня еще осталось немного денег, — ответил Мунпа и слегка взмахнул рукой, пытаясь отказаться.
Привратник перебил его тоном, не допускавшим возражений:
— Эрлуа приказал, чтобы вы это взяли.
— Поблагодарите его за все, за заботу, за гостеприимство… Ко мне здесь были очень добры.
Привратник ничего не ответил. Ни эрлуа, ни Настоятель не изъявили желания попрощаться со своим гостем и услышать от него слова признательности.
Мунпа снова оказался на улице, как в тот день, когда он пришел искать пристанище в монастыре Абсолютного Покоя, но все же он разжился китайским платьем на плотного голубого хлопка, маленьким серебряным слитком и баночкой мази.
Молодой человек испытывал чувство блаженного облегчения. Его угнетала тишина, царившая в монастыре, и призрачные видения, исходившие от здешних стен, не укладывались в его слабом уме, чуждом всему, что выходило за рамки обыденного. Если бы Настоятель сказал Мунпа: «Мир — всего лишь калейдоскоп образов, возникающих в уме и в уме исчезающих», то он не понял бы китайца. Поэтому Настоятель не стал звать своего гостя, чтобы разъяснять ему учение, связанное с созерцанием фресок, то самое учение, из-за которого дрокпа бежал, охваченный ужасом.
ГЛАВА V
ельтешение суетливой толпы на улицах и городской шум оказали на Мунпа благотворное воздействие. Гнетущие воспоминания об одиночестве, населенном призраками, и аскетическом образе жизни, который он был вынужден вести, постепенно развеивались. Что касается наказания палками, Мунпа почти предал его забвению, и оно уже казалось ему чем-то нереальным. Крепкий и сильный дрокпа чувствовал, что готов решительно устремиться навстречу будущему.
Это будущее представлялось четким и ясным: отыскать Лобзанга, забрать у него волшебную бирюзу и вернуть ее гомчену. Мунпа не собирался отступать от намеченного плана. Конечно, нет! Между тем он испытывал потребность воздать должное своему желудку, понесшему урон в обители Абсолютного Покоя.
В китайских городах не приходится долго блуждать в поисках харчевни. Мунпа вскоре заметил какой-то трактир, показавшийся ему уютным, расположился за одним из столов и заказал полное блюдо момо. Это блюдо напомнило ему о последней трапезе накануне того самого для, когда он оказался в монастыре Абсолютного Покоя. То, чем он там питался, было не в счет.
Мунпа с удовольствием проглотил момо, съел вслед за этим несколько мисок жидкой лапши и выпил полный стакан дачжу[59]. После этого он обрел бодрость и здравомыслие, а также почувствовал, что способен преодолеть любые житейские трудности. Самая неотложная из них заключалась в поисках жилья. Может быть, ему удалось бы найти приют в караван-сарае, хозяин которого взял его в помощники? Так или иначе Мунпа оставил там одеяло и мешок, наполовину полный еды, и надо было за ними сходить.
Когда Мунпа явился в караван-сарай, там было много народу: только что прибыли два каравана, хозяин и двое запыхавшихся слуг сновали туда-сюда посреди разгружавшихся тюков, голодных мулов, которым не терпелось оказаться в стойле, чтобы поесть, и хрипло ревевших верблюдов, плевавшихся в посторонних для каравана людей, задевавших их на ходу[60].
Мунпа встретили как спасителя; хозяин постоялого двора Чао был слишком занят, чтобы расспрашивать своего работника о причинах его отсутствия; он крикнул ему издали:
— Помоги разгрузить мулов и разведи их по конюшням — тех, что прибыли из Урги, в левую, а тех, что принадлежат купцам из Кашгара, в правую. Попроси, чтобы тебе их показали, не перепутай. Животным дадут питье после того, как освободят двор от вещей.
Молодой человек немедленно взялся за дело и, полный сил после сытной трапезы, быстро справился со своей задачей.
Не прошло и часа, как на постоялом дворе вновь воцарилось спокойствие. Мунпа помог путешественникам отвести животных на водопой и разложить товары под навесами; мулы жевали в своих стойлах, как и верблюды, размещенные во втором дворе. Теперь усталые люди тоже могли поесть, а затем поспать, предварительно выкурив по несколько трубок опиума.
Хозяин, крутившийся как белка в колесе, чувствовал себя почти таким же измученным, как его постояльцы, и не был настроен на долгие разговоры. Он лишь спросил Мунпа перед ужином, состоявшим из внушительного куска вареной баранины:
59
Крепкая китайская водка. Всем буддийским монахам возбраняется употреблять алкогольные напитки. Цзонхава категорически запретил это монахам секты
60
Большие монгольские верблюды плюют в тех, кто им не нравится, выражая таким образом свое недовольство.