— Где ты был? Ты гонялся за своим вором? Нашел его?
— Нет, — коротко ответил Мунпа.
Тон, которым молодой человек произнес слово «нет», и его угрюмый вид навели китайца на мысль, что Мунпа пошел по ложному следу и не хотел рассказывать о своей унизительной неудаче. Поэтому он не стал больше ни о чем его спрашивать. В другое время любопытство заставило бы хозяина проявить настойчивость, но сейчас он думал лишь о делах, которые ему предстояло обсудить на следующий день с купцами, прибывшими из Монголии, так как он был не только владельцем караван-сарая, но и коммерсантом, одна из лавок которого находилась в Урге. Китаец был поглощен мыслями о своей торговле, и исчезновение дрокпа не представляло для него никакого интереса.
Мунпа, забрав свое одеяло и кожаный мешок с остатками провизии, забрался по лестнице на сеновал и расположился там на ночь.
Прошел день, другой, еще несколько дней. Купцы занимались своими делами, двое их слуг гоняли верблюдов в окрестности города, где те могли пастись среди холмов. Мунпа оставалось лишь ухаживать за мулами, хозяева которых щедро платили ему за услуги. Молодой человек старался не выходить на улицу; воспоминание о приключившейся с ним беде отнюдь не вдохновляло его на дальнейшие поиски. Скорее всего, Лобзанга не было в Ланьду, а как же бирюза?.. Только чудо могло помочь ему их разыскать. Чуду суждено было произойти: Мунпа в этом не сомневался.
Мысль о чуде заставила его вспомнить о странном видении, из-за которого он сбежал из монастыря Абсолютного Покоя. Он видел, как «вошел» в картину на стене, смешался в группой всадников, а затем видел, как его двойник удалялся вглубь пейзажа. Неужели чародей-Настоятель, по приказу которого Мунпа предавался созерцанию фресок, в самом деле поместил его на одну из картин, откуда ему удалось удрать, или же эта сцена была указанием, образным выражением адресованного ему приказа? Адресованного кем? Его Учителем-гомченом? Призывавшей его бирюзой? Что он должен был делать? Снова собираться в путь? Но куда идти?
Мунпа разрывался между этими призывами к действию, не позволявшими ему до конца понять, какого рода действие от него требовалось, и своими естественными потребностями, побуждавшими его спокойно заниматься повседневными делами, не требовавшими никакого умственного напряжения. У тибетца не укладывалось в голове, что он мог бы всю жизнь оставаться помощником хозяина постоялого двора, но он продолжал влачить в караван-сарае жалкое растительное существование, хорошо питаться и не только не тратил свои скромные сбережения, но и откладывал немного денег…
Между тем вожделенный «знак», призванный указать дрокпа, что он должен предпринять, был где-то рядом и, казалось, только ждал подходящего случая, чтобы проявиться.
Этот случай не заставил себя ждать, или точнее Мунпа якобы распознал «знак» в одном весьма заурядном происшествии. Покончив с делами, купцы из Кашгара объявили о своем отъезде. Они предложили Мунпа сопровождать их в качестве одного из погонщиков мулов.
— Ты понадобишься нам не до конца пути, — сказал глава каравана. — У нас найдутся помощники по дороге. Тебе придется ехать до Ганьду или, может быть, до Сиду[61].
Услышав эти названия, дрокпа вздрогнул. Обитатели Цо Ньонпо часто рассказывают о Ганьду и Сиду. Эти далекие города отнюдь не являются для них сказочными или недоступными. Правда, лишь немногие дрокпа посещали их. Особенно запомнилось пастухам то, что в Сиду не только вся домашняя утварь — тарелки, чашки, котелки, ведра — сделаны из камня, но и дома с мебелью: кангами, столами, стульями п т. д. Хорошо еще, если в этой небылице, разносимой из стойбища в стойбище, не фигурируют каменные растения и животные[62].
Естественно, Мунпа слышал о Ганьду и Сиду. Туда ездили важные купцы: Лобзанг мог об этом проведать и подумать, что ему удастся найти среди этих богатых торговцев покупателя для бирюзы. Кроме того, мошенник, должно быть, решил, что в этих отдаленных городах он будет в большей безопасности. Никто не смог бы его там узнать. Да, скорее всего, Лобзанг, совершив преступление, отправился в Ганьду или Сиду…
Итак, Мунпа был явлен «знак», и он вознамерился ему поверить, надеясь или даже будучи уверенным в том, что чудо не за горами: он встретит его в пути.
Таким образом тибетец присоединился к торговцам из Кашгара.
Караван был внушительным: он состоял из длинной вереницы верблюдов и множества мулов. В работе не было недостатка по вечерам, когда путники приходили па постоялый двор и устраивались там на ночлег, а также наутро, когда они снова двигались дальше. Вскоре глава каравана приказал погонщикам не спать по ночам. Говорили, что по дорогам, которыми они следовали, бродят разбойники, а дворы постоялых дворов были недостаточно хорошо огорожены. Следовало быть начеку: погонщики мулов и верблюдов держали оружие под рукой.
61
Местное наименование города Ланьчжоу, обозначенного на французских картах как Ланчеу и на английских как Ланчоу. Ганьду — это Канчеу или Канчоу, а Сиду — Сучеу или Сучоу.
62
Действительно, в окрестностях Сучоу добывают твердый тяжелый камень красивого светло-серого цвета с сиреневым отливом. Местные жители изготавливают из него чаши, кружки, миски, тарелки, статуэтки и т. д. и довольно бойко ими торгуют.