Молодой человек намеревался уйти из Сиду. Куда? С какой целью? Он еще этого не знал, но был уверен в том, что теряет здесь время. Подслушанный им разговор положил конец его колебаниям.
— Хозяйка скоро отправит обоз в Дива[64], — говорил одни из служащих лавочницы. — Сифань должен сопровождать его с двумя погонщиками верблюдов.
— Туда ему и дорога, — высокомерно ответил другой. — Пусть наглотается песка великой Гоби. Им придется двигаться по ночам, ведь днем на той дороге уже становится слишком жарко, и наверняка они будут задыхаться на постоялых дворах или в палатках. Приятное путешествие, ничего не скажешь! Я совершил его дважды, и мне этого не забыть. А погонщики верблюдов будут хоуи-хоуи[65], те, что лопочут на местном наречии. Сифань будет понимать их с трудом. То-то он повеселится!
— Хоуи-хоуи увидят, что сифаня послали за ними приглядывать, и будут смотреть на него косо. Неразумно идти через пустыню с хоуи-хоуи, которым вы мешаете. Не хотел бы я оказаться на месте сифаня. Он что, сорвет куш?
— Ну!.. Я в этом сомневаюсь. Хозяйка прижимиста. Она наверняка считает, что спать с ней — достаточно хорошая плата.
— Думаешь, она, в конце концов, выйдет за него замуж?
— Никогда в жизни! Она слишком горда для этого. Посуди сам, человек из Цинхая, можно сказать, дикарь! Он явился сюда как погонщик мулов с купцами из Кашгара, у него нет ничего, кроме лохмотьев. Покойный хозяин был богачом, сыном богатых торговцев, она получила по наследству все его добро и не собирается делиться с каким-то любовником.
— Странно, что она вообще его завела, — заметил второй приказчик. — Раньше у нее никого не было.
— Да уж!.. У женщин странные прихоти. Но сифань сифанем, а своей выгоды она ни за что не упустит, можешь мне поверить.
Двое мужчин разошлись, чтобы заняться делами.
Мунпа было достаточно того, что он слышал. Ничто в пересудах приказчиков его не удивляло. Он не верил, что внушил нэмо подлинную страсть; к тому же Мунпа не представлял себе, что значит безумная страсть. Подобные чувства скорее чужды пастухам из Цо Ньонпо. Он прекрасно понимал, что хозяйка просто забавляется с ним, и потакал ее прихотям, но не мог допустить, чтобы она его дурачила.
Значит, пора было уходить, но он не хотел убегать как презренный бродяга. Следовало вежливо сказать нэмо, что он снова собирается в путь, купить провизию — на сей раз Мунпа был готов за нее заплатить, не желая получать подачки, — и покинуть Сиду. Куда же направить стопы? Ему предстояло решить это по дороге, после того, как он избавится от влияния хозяйки.
В течение нескольких последующих дней молодого человека тревожили странные мысли; принятое решение покинуть дом Розовой лилии напомнило ему об уходе — почти бегстве — из монастыря Абсолютного Покоя. Там он также мешкал, погрязнув в ленивой беспечности и забвении лежащего на нем долга, в то время как его Учитель Гьялва Одзэр, застывший на сиденье для медитации в своем далеком пещерном скиту, затерянном среди безлюдных просторов Цинхая, ждал хранившую его «жизнь» бирюзу, чтобы воскреснуть.
Мунпа, поначалу лишь предполагавший, что в бирюзе сокрыта жизнь Одзэра, постепенно окончательно укрепился в этом убеждении. Тем более непростительным представлялось ему то, что он не прикладывал больше усилий ее отыскать.
Сколько времени утекло с тех пор, как он покинул чантанги после жуткой ночи, проведенной возле убитого Одзэра? Мунпа не отдавал себе в этом отчета. Казалось, страшное событие произошло давным-давно…
Другие мысли, вертевшиеся в усталом уме дрокпа, также не давали ему покоя. Эти фрески, которые он разглядывал у монахов, в обители Абсолютного Покоя… Эти картины, чье притяжение он чувствовал, внутри которых едва не оказался, но вырвался оттуда, ускользнул… И тут Мунпа осенила страшная догадка: a вырвался ли он оттуда па самом деле? Удалось ли ему и вправду покинуть мир с кишащими толпами, изображенными на стенах?..
Что бы он ни делал, на что бы ни смотрел после того, как убежал из монастыря Абсолютного Покоя — или только полагал, что убежал, — все это было запечатлено на фресках. Там можно было увидеть что-то покупающих и продающих торговцев; путешественников, сопровождающих обозы; караваны, состоящие из длинных верениц верблюдов. Там можно было увидеть цветущие картины природы и желтые песчаные пустыни, усеянные останками животных и умерших от жажды людей. Там можно было увидеть города, башни, стены, похожие на ту, которая, как ему сказали в пути, окружала Китай; да разве он не узрел однажды на картине самого себя, смешавшегося с группой всадников, а затем пришедшего в движение и уходившего вдаль, вглубь стены, в волшебный мир маленьких человечков? Неужто он и впрямь оказался внутри картины, и все, что с ним затем произошло: путешествие с купцами из Кашгара, болезнь на постоялом дворе, встреча с Розовой лилией — все это было лишь чередой сцен, вписавшихся в полотно либо уже фигурировавших на фреске, где он просто занял место, перевоплотившись в одного из статистов этого представления и в то же время продолжая считать прежним Мунпа со своей собственной неповторимой жизнью?
64
Тивафу, главный город провинции Синьцзян, китайского Туркестана, бывшей Джунгарии. Китайцы называют город, раньше называвшийся Урумчи, Тивафу.
65
Туземцы-мусульмане некитайского происхождения; в широком смысле китайцы называют так всех мусульман. Тибетцы произносят это слово как