«Решайся, Лобзанг! Пасангма высматривает тебя в излучине долины, не заставляй ее ждать».
Лобзангу также чудились разные картины в дымке тумана, клубившегося над болотами.
Он видел себя купцом, накупившим товаров па деньги, вырученные от продажи бирюзы… Оп торговал и мало-помалу становился богатым… И вот уже где-то в Китае или в Тибете некий богатый торговец, он, Лобзанг, собственной персоной, наслаждался жизнью в красивом доме, ломящемся от товаров (рулонов драпа и шелка, ковров, мехов, тюков с шерстью и многих других вещей), и где каждый вечер оп встречался на своем с Пасангмой, девушкой с горячим телом, которое так приятно ласкать.
Ветер продолжал нежно увещевать его, и в зыбкой пелене тумана все явственнее вырисовывались очертания пленительных видений.
Лобзанг, наконец, решился.
Притаившись поблизости от скита, любовник Пасангмы видел, что Мунпа Дэсонг как обычно отправился собирать съестную дань по окрестным стойбищам; он знал, что этот поход занимает три-четыре дня и, стало быть, полагал, что у него вдоволь времени для того, чтобы спокойно, без неразумной спешки привести свой план в исполнение.
Лобзанг не собирался убивать отшельника. Он содрогнулся бы от ужаса при подобной мысли.
Предстояло лишь незаметно похитить предмет, в общем-то ненужный его нынешнему владельцу. Пастух был уверен, что в тот же вечер осуществит свой замысел.
Однако вскоре после ухода Мунпа пожаловали трое пастухов, Они пришли навестить Одзэра и, по всей видимости, поговорить с ним о каком-то важном для них деле. Посетители обосновались у подножия тропы, ведущей в скит, приготовили жидкую лапшу и отнесли несколько котелков отшельнику. Они провели там три для, то поднимаясь в пещеру Одзэра для долгих бесед, то снова спускаясь на место своей стоянки, болтали, пили чай с маслом и крепким пивом, поздно ложились и просыпались до рассвета.
Лобзанг испытывал невыносимые муки. Он не мог ничего предпринять до ухода этих докучливых посетителей, а вскоре должен был вернуться Мунпа. Кроме того, визит пастухов, нарушивший привычный распорядок дня Одзэра, мог повлечь за собой изменения в часах его ежедневных медитаций или ослабить силу его мысленной концентрации…
Время шло, и снедавшее Лобзанга нетерпение становилось все более мучительным.
Наконец во второй половине третьего дня пастухи ушли. Медлить больше было нельзя, следовало рискнуть в тот же вечер.
Солнце уже давно скрылось за горизонтом, когда вероломный ученик толкнул дверь в скит Одзэра. У порога он простерся ниц.
То была полезная мера предосторожности, чтобы убедиться в степени отрешенности гомчена. Если бы тот заметил, что кто-то пришел, то заговорил бы с гостем либо приказал бы ему жестом остаться или уйти.
И все же, хотя Лобзанг подсознательно проявлял осмотрительность, он в то же время действовал в соответствии с глубоко укоренившейся в нем привычкой, требовавшей не раздумывая падать перед Учителем ниц. Более того, у коварного ученика сохранились чувства почтения и страха, которые он давно питал по отношению к Одзэру. Лобзанг собирался ограбить гомчепа… И все же…
Пастух был не в состоянии разобраться в сложных и противоречивых мыслях, кружившихся и сталкивавшихся в его голове.
Внутри скита было темно. Лобзанг не сразу смог разглядеть при слабом мигающем свете алтарной лампады фигуру отшельника в темно-гранатовой ризе, сидящего со скрещенными ногами в ящике для медитации.
Гьялва Одзэр никоим образом не показал, что заметил его появление. Лобзанг подошел почти вплотную к столику перед сиденьем гомчепа, на котором, как водится, стояли чаша, тяжелый медный чайник[22] и лежала коробка с цампой.
Одзэр по-прежнему оставался совершенно неподвижным, и его глаза были почти полностью закрыты.
Лобзанг снова простерся ниц и медленно поднялся, не сводя глаз с Учителя. Тот по-прежнему не двигался, и даже веки его не подрагивали, указывая на то, что он жив.
Лобзанг осторожно протиснулся в узкое пространство, отделявшее сиденье для медитации от маленького алтаря, подождал несколько мгновений, а затем, дрожа, просунул руку под ризу гомчена, ощутил под пальцами твердый предмет, дернул за шнурок, на котором висел ковчежец, и внезапно издал сдавленный крик ужаса.
Гьялва Одзэр смотрел на Лобзанга неестественно широко открытыми глазами, пылающими как раскаленные угли, и этот жуткий взгляд, устремленный на вора, пронизывал его насквозь, подобно огненным стрелам.
22
Тибетцы — большие любители чая и потому используют чайники большого размера. Высота самых маленьких составляет по меньшей мере тридцать сантиметров.