— Сколько?
— Двадцать пять миллионов за фунт.
— Совсем обнаглели, — возмутилась бабушка. — Я знаю, где продают очень приличную муку, — правда, не крупчатку, — всего за десять миллионов.
Отец вставил словечко:
— Леонтий Салохин сказал, что учителям в семинарии будут выдавать муку. Кажется, американскую.
— Нет, нет, — возразила мама, — американская не подойдет. Пусть Салохин достает ее, но мне нужна кубанская.
— Только кубанская! Только крупчатка! — сказала бабушка.
Отец пожал плечами и, продолжая читать классные работы семинаристов — будущих абхазских учителей, добавил:
— А еще Салохин обещал сливочное масло…
— Это другое дело, — обрадовалась мама.
Мы с братом катались по полу и слышали все, ни одного слова не пропустили мимо ушей. Но какая нам была разница: крупчатка или не крупчатка, двадцать пять миллионов или десять?.. Главное, чтобы были паски и куличи, да крашеные яйца. А без них какой же праздник?
И вот настал сакраментальный четверговый вечер, а в ближайшее воскресенье — пасха. Нам сшили белые рубашки, короткие брюки до колен, бабушка где-то раздобыла белые штопаные носки.
И вот со всеми припасами — мукой, яйцами, дрожжами, ванилью, сахаром, шафраном, турецким кишмишем — двинулись в пекарню, к Панджо.
Первое, что мы увидели в наступающих сумерках, — длиннющую очередь. Женщины на низеньких скамейках — предстоит коротание ночи. Большинство из них с вязаньем в руках. Говор, смех, кашель простудный, чиханье — одним словом, все весенние прелести…
Мама заняла очередь рядом с мадам Дар-ипа и тут же вступила в оживленную беседу. Мы с братом нашли своих друзей и занялись не менее важными делами — разными играми.
Одна толстая женщина, вытирая руки о фартук, радостно возвестила:
— Первую партию форм уже посадили в печь.
— Значит, пошло? — весело спросил кто-то.
— Пошло, пошло!
— Выхожу я из дому, — сказала Дар-ипа, — а соседка мне навстречу с пустым ведром. Я чуть не вернулась. Как думаешь, Леля, печь паски сегодня или нет?
Мама отвечала:
— Не люблю, когда мне навстречу пустые ведра.
— А кто их любит, проклятых?
— От них одно невезение в жизни.
— Нет, — решительно заявила Дар-ипа, — не могу откладывать. Будь что будет!
И вот наступила ночь.
Очередь подвигалась медленно. Паски выносили в корзинах. Одни жаловались, что не повезло, другие проклинали Панджо, третьи радовались.
Мы уже клевали носом. Мама предложила нам идти домой. На смену пришла бабушка. Но тут женщины затеяли такие увлекательные рассказы, что мама не нашла в себе силы уйти.
Рассказы касались широкого круга вопросов: а) космогонии, б) неверности некой Клавдии, в) жадности мясника Дауда, г) лунного затмения, д) происхождения черепахи (оказывается, это ожившая жареная курица, покрытая тарелкой), е) землетрясения в горах, ж) конца света, з) появления на свет божий телка о двух головах и так далее и тому подобное…
Уходить от такой милой компании нам, детям, тоже никак не хотелось. Однако веки тяжелели сами по себе — на них уже висели фунтовые гири. Со временем гири эти потяжелели еще на полфунта. Тогда мы с братом поплелись домой, не раздеваясь, бросились на постель и провалились в сладостную бездонную глубину. Мы летели в нее безостановочно — только дух захватывало, и мы улыбались во сне…
Нас разбудили на рассвете: бабушка и мама несли плетеные корзины с пасками. Ура! — паски удались на славу: нам дали попробовать по ломтику…
Мама с удовольствием рассказывала отцу, как все завидовали, ахали и охали. А Панджо сказал:
— Мадам Гулиа, это патаму, что ви харощ челавэк. Харощ челавэк — харощ паска. Христос ане́сти!
Отец снисходительно слушал мамины восторженные рассказы и улыбался в усы. Он знал: разговоров теперь хватит на много месяцев вперед. Соседки долго будут судить и рядить, отчего и почему у одних все получилось как по заказу, а у других — нет. Тут дело не только в припасах, но и в судьбе, в дурном глазе…
А на улице нас уже ждала детвора, чтобы начать разные пересуды: у каких мам и бабушек что и как вышло с пасками. Но даже и у тех, кто расскажет про неудачу, повествование будет не трагическим, а веселым, радостным, и непременно вперемежку со взрывами общего смеха, как и подобает истым жизнелюбам.
ЛИРЫ ИЗ РУК НЕПТУНА
В те далекие времена в центре Сухума красовался огромный пустырь, кое-где заболоченный, а кое-где поросший бурьяном. Каждый год на нем устраивались традиционные скачки. В одном его углу было футбольное поле, на котором проходили встречи сухумских команд — «Унион» и «Унитас» (см. словарь латинского языка), а в противоположном — гоняли мяч мы, подростки. Таймы у нас измерялись не минутами, а часами, судей меняли несколько раз в течение одной игры, а состав команд зависел от количества собравшихся и состоял из пяти, двадцати и более мальчиков с каждой стороны.