— Съешьте на большой перемене.
Бабушка перекрестила нас и поцеловала в макушки. А отец молча наблюдал за этими церемониями. Он только сказал:
— В школу нельзя опаздывать.
Мы сбежали вниз, схватили нашу тяжелую ученую ношу и присоединились к ватаге, жаждавшей неких школьных знаний.
Меня немножко смутило одно обстоятельство: книг не было ни у кого, у всех пустые руки. Исключение составляли я, Володя и Женя. Мы буквально изнывали под тяжестью книг.
— Что это вы тащите? — спросил один из пацанов.
— Ничего, — ответил я.
Мы благополучно миновали поляну (пересекли ее по диагонали), потом, горланя, зашагали по тротуару и добрались до парка.
Один из мальчуганов сказал, что где-то здесь, в парке, под густым кустом живет китаец-фокусник.
— Он глотает мышей и лягушек, — сообщил наш товарищ. — Засовывает себе в глотку шпагу и делает разные фокусы.
Мы начали рыскать по тенистым дорожкам в надежде обнаружить фокусника. Но он куда-то исчез. Пришлось поворачивать в школу.
Что же бросилось нам в глаза на школьном дворе?
Мы часто слышали слово «бедлам». Папа как-то в шутку объяснил нам его значение.
— Это, — сказал он, — примерно то же самое, что вы устраиваете дома, когда оставляем вас одних.
Но позвольте: разве мы прыгали через забор? Лазали на стену? Ходили вниз головами? Орали, ревели, рычали, пищали, визжали, плевались, брыкались, бодались в одно и то же время?
Мы с братом и Женей скромно стояли у каменной ограды и от стыда не знали, куда девать книги. Не было ни одного мальчика, который прихватил бы с собой что-либо отдаленно напоминавшее книгу, тетрадь, карандаш или сверточек с завтраком. А мы точно в Академию наук собрались. Мы были прикованы к нашим книгам, новенькие пеналы лежали в наших сумках, свертки с завтраком шуршали в оттопыренных карманах штанов.
Наконец заработал школьный колокол. Он звучал зычно и упрямо, он созывал нас в классы. Это был вечевой набат.
Все бросились в школу. У входной двери произошла давка. Кто-то крикнул:
— Куча мала!
Стали «давить масло». Обширный двор наполнился пыхтеньем и рычанием. Молодые звереныши рвались к свету, который есть учение.
Мы попрятали наши ненавистные книги в парты. Нам достались передние, потому что всем хотелось назад, подальше от учительских глаз.
Гвалт в классе стоял ужасающий. Первый класс вел себя отвратительно, за исключением нескольких робких первогодников.
Прямо перед нами — можно сказать, перед нашим носом — стояла каштановая кафедра. Она возвышалась над партами. Оттуда, с ее величественной высоты, было видно все на свете.
— Эй, — услышали мы зычный голос и замерли. Это какой-то чумазый дылда поднялся на кафедру. — Я здесь свой в доску. Слышите? Я уже второй год грызу гранит. Слушайте меня: сейчас придет учительница, и мы будем петь «Святый боже».
После этого официального заявления он показал длиннющий язык и удалился на самую заднюю парту.
Он оказался прав во всем: вскоре явилась бледная, благообразная учительница.
— Встать! — крикнул уже знакомый нам дылда.
Мы поднялись.
— Здравствуйте, дети! — поприветствовала нас учительница. — Садитесь, пожалуйста!
Она поднялась на кафедру, открыла классный журнал и начала выкликать каждого по имени. При этом объяснила, что, услышав свое имя, каждый из нас должен говорить «здесь», а не «я» по-военному.
Когда дошел черед до этого самого дылды, он нагло заявил:
— Я!
— О чем я просила? — сказала учительница, помрачнев.
— Не знаю!
— Останешься и на третий год! Помяни мое слово.
Дылда хмыкнул и сделал вид, что обиделся.
Потом мы спели «Святый боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй нас…».
— Дети, — сказала учительница, — и буду писать на доске буквы, а вы отвечайте, что это за буквы.
Тут поднял руку наш друг по играм на поляне Степа Поповян.
— Встань и спрашивай, — сказала преподавательница.
— Я не знаю, что такое буквы.
Учительница направилась к нему:
— Совсем не знаешь?
— Совсем.
— А палочки знаешь?
— Какие палочки? Деревянные?
Тут класс громыхнул смехом. Раскатистым. От души.
— Дети, — строго сказала учительница. — Ничего смешного нет. Степа не знает, что такое палочки. Всего-навсего. Но он узнает. Садись, Степа.