Степа решил как-то оправдать свою неосведомленность.
— Я знаю все, учительница, — сказал он нагловато. — Я могу купить угли, которые для мангала, и сосчитать, сколько нужно пети-мети.
Учительница спросила:
— А почем фунт древесного угли?
Степа ответил, не задумываясь:
— Миллион рублей.
— Правильно. А пуд?
— Пуд?.. Пуд?.. — Степа что-то подсчитывал. — Шестнадцать миллионов.
— А полфунта?
— Пятьсот тысяч рублей… Я для мамы всегда покупаю на два миллиона.
— Садись, Степа. Ты хорошо считаешь.
Степа воодушевился:
— Я могу купить сахарин и зеленое мыло.
— Молодец, Степа!
— Меня мама посылает на базар. Я могу купить хамсу и камбалу.
— Молодец.
— И свинячьи почки.
— Будет, будет, Степа. Садись!
А Степа не унимался:
— Я вчера купил кишки…
— Ладно, ладно…
— У меня есть пузырь. — Степа живо достал из кармана высушенный бычий пузырь и мигом надул его.
Учительница начинала сердиться.
— Спрячь его! Я же сказала: садись!
Учительница снова взошла на кафедру, облокотилась на нее и начала так:
— Сегодня день у вас необычный: первый день в школе. Надеюсь, вы хорошо знаете пословицу: «Ученье — свет, неученье — тьма»…
А я думал о своем: о том, как потащу назад свою книжную ношу. А ведь тащить-то придется… Но я почему-то не подозревал тогда, что это ноша на долгие, долгие годы, пока окончательно не озарит меня свет ученья.
Но вот с тех пор прошло более полувека, и я спрашиваю себя:
«Говоря откровенно: озарил ли?»
ЮБИЛЕЙ
Маргарите и Владимиру Гулиа
У нас дома происходило не совсем обычное. Это мы хорошо понимали — я и мой младший брат Володя. А сестра Татьяна — едва ли, из-за крайнего малолетства (ей было около трех, а нам, мальчикам, соответственно девять и восемь). Бабушка Фотинэ очень суетилась — прибирала двор, бегала к соседям, собирала крапиву (благо она росла под забором почти вдоль всей нашей улицы). А мама шила, кроила, распарывала и снова шила. По-видимому, какую-то рубашку из грубого холста. Потом она стирала и вешала рубашку на яркое весеннее солнце. Снова стирала в воде, в которую густо была замешана обыкновенная зола из костра, что горел на земляном полу в бабушкиной кухне, и снова сушила на солнце.
Я слышал, что сказала наша соседка, которая вела беседу с мамой через забор.
— Елена Андреевна, — сказала она, — вы побольше золы набросайте и сушите на солнце — рубашка белее будет и мягче.
Мама таскала воду через улицу (самый ближайший водопроводный кран был во дворе соседа Джарагетти) и с неистовым упорством пыталась, елико возможно, отбелить и облагородить грубый холст. Время было трудное, в Абхазии всего год тому назад закончилась гражданская война, всего год тому назад установилась Советская власть. Помню, как мы умывались белой глиной вместо мыла, глиной, которую предприимчивые люди добывали в ближайших горах. А еще мы выпаривали в лоханях соль из морской воды. А воду таскали с моря — это версты за две от нас.
Над Сухумом плыла горячая весна. Нам казалось, что она, подобно ласточкам — а может, на их крыльях, — прилетела с юга и, обдав город благотворным дыханием, уходила дальше, за горы, на север. Воздух все больше наполнялся ароматом майских роз. Да что там розы! Каждая травинка по-своему благоухала, каждый лист на деревьях звенел по-особенному. Все свидетельствовало о том, что нынче, в 1922 году, весна наступает ранняя и теплая, то есть теплее обычной. На улицах появились продавцы холодной воды, точнее — увеличилось их число, и уже продавались печеные яблоки ранних сортов. Нет, дело определенно шло к лету.
И тут уж ничего не попишешь…
— Дети, — сказала нам мама, когда мы с братом вернулись из школы и сели за обеденный стол, — скоро будет юбилей вашего отца.
Мы с братом недоуменно переглянулись: это еще что за штука такая?
— Слушайте меня внимательно, — продолжала мама. — Тридцать лет тому назад… Слышите?.. Ровно тридцать лет тому назад ваш папа стал человеком самостоятельным, он составил абхазскую азбуку и начал преподавать в школах. Тогда ему было всего восемнадцать лет…
Мы знали эту книжку — такую тоненькую, в переплете. Читали ее в школе. Она была обернута в газетную бумагу для пущей сохранности.
— Так вот, будет юбилей, мальчики. Будет праздник. Очень скоро. И вы вовсе не должны шалить в школе, должны прилежно готовить все-все уроки.
Поставив перед нами тарелки с супом, в котором плавала непонятная зелень, мама занялась холщовой рубашкой, заметывая последние петли и пришивая мелкие костяные пуговицы. Ее очень заботил пояс — ведь к рубашке-косоворотке нужен приличный пояс. Абхазский пояс с серебряными бляхами давно выменян на кукурузу, так же как все географические карты — на молоко. Однако бабушка Фотинэ порадовала маму: путем сложного обмена добыт пояс (простыня — белая мыльная глина — зеленое мыло — пшено — солдатский ремень), и юбиляр наверняка может подпоясаться. Это действительно был солдатский ремень — широкий, неплохо сохранившийся.