Варламу Качарава
— Жора-Володя!
Это голос нашей мамы. Мы сидим под лестницей, не отзываемся.
— Жора-Володя!.. Вы здесь?
Мы молчим. Мы знаем: время близится к трем пополудни, скоро отец придет с работы, к его приходу нужна холодная артезианская вода. Она хороша особенно в августе, когда все горит под солнцем.
— Куда они подевались? Только что были…
Нет, идти по воду придется. Не миновать этого.
— Тут мы! Тут!
— Где это — тут?
Мы выходим во двор. На балконе стоит мама. В руке у нее глиняный кувшин — абхазская алькарацуа. Кувшин пористый, вода просачивается сквозь его стенки. Испаряясь, она охлаждает содержимое кувшина. Словно в аравийской пустыне. И поэтому мы с братом называем его алькарацца.
— Разве не слышите? Я уже охрипла.
— Нет, — нагло вру я, — мы ничего не слышали. Мы играли.
— Надо сходить к Лефтеру.
— Куда?
Мама разводит руками:
— Можно подумать, что первый раз слышите имя Лефтера. Вы что, с луны свалились?
Да нет же, не с луны. Но лучше бы с луны. Меньше было бы забот. Знала бы мама кое-что — наверняка не посылала б по воду. Да еще к самому Лефтеру!
— Долго вас уговаривать?
Мы молчим.
— Жора-Володя! Что с вами?
— Ничего.
— В таком случае берите этот кувшин, а второй стоит под лестницей. И живо к Лефтеру! Папа вот-вот появится.
— Иди, — говорю я Володе.
Он пожимает плечами и взбегает вверх по лестнице.
Черт возьми, мы с Володей словно в западне! Сеня не идет — он боится. Женя тоже трусит. Выходит, мы с Володей одни будем отдуваться. А ведь было как? Идут по площади Панджо и этот Вартан. К ним подходит Женя, и начинается драка. Сеня встревает в нее. Мы с братом бежим не то чтобы на помощь, а скорее разнимать дерущихся. И тут я получаю в морду, Володя — под коленку. Начинается настоящая потасовка. Панджо и Вартан едва уносят ноги. Отбежав на приличное расстояние, обещают вздуть нас как следует…
— Воды не хотите? Приходите к Лефтеру! — кричат они и грозятся кулаками.
Дело в том, что жили они недалеко от артезианского колодца Лефтера, все время торчали на улице — попробуй пройти мимо них! Мы их называли хулиганами, уличными мальчишками. Я не сомневаюсь сейчас в том, что в их глазах мы были отъявленными хулиганами и настоящими уличными мальчишками.
Как бы там ни было, задача перед нами стояла прямо-таки неразрешимая: идти или не идти к Лефтеру? Идти — значит, нарваться на драку, а не идти — значит, надо что-то объяснять матери. А что объяснять? Положение, что называется, безвыходное… Хотя бы Сеня или Женя сходил с нами. Но они наверняка трусят. Так же, как и мы… Володя очень точно определил наше положение.
— Хуже губернаторского, — сказал он с серьезным видом (он всегда мне казался серьезным).
— Чего вы стоите на солнцепеке? Слышите, Жора-Володя?
Это опять мама.
Мы идем со двора, сворачиваем налево и усаживаемся на травянистом тротуаре: надо все хорошенько продумать.
— И думать тут нечего, — возражает Володя. — Петух думал, думал да издох!
— Лучше заткнись! — предупредил я. — Ты хочешь получить в морду?
— Нет.
— Ну тогда думай… Что ты скажешь Панджо?
— Ничего.
— А Вартану?
— Тоже ничего!
— Ладно, в таком случае скажут они.
— А что? — поинтересовался Володя.
Я поднес ему кулак под самый нос:
— Видал-миндал?
Крыть ему было нечем. А все-таки как быть?
— Пойдем через Новые планы, — сказал Володя.
А какая разница? Все равно мимо Панджо и Вартана не прошмыгнуть.
— Тогда через Подгорную улицу.
Нет, и она, эта Подгорная, ничего не даст. Панджо и Вартан точно ястребы, у них зоркий глаз…
Володя молча встает, набивает себе карман галькой и решительно говорит:
— Пошли!
— Как пошли?
— А вот так! — Он бесстрашно шагает вперед.
Я следую его примеру: тоже запасаюсь камнями и тоже шагаю вперед. А поджилки у меня трясутся. Ей-богу!
Мы идем словно греки на Фермопильскую битву. Собственно говоря, у нас с Володей, как и у них, нет выбора. Только вперед!
Мы шли, прижимались к домам, чтобы не особенно выделяться. Шли озираясь. Кувшины были изрядной помехой. Но что поделаешь? Ведь поход наш связан именно с кувшинами. В случае внезапного нападения эта обожженная глина ни в чем не могла нам посодействовать. Она, скорее, потянула бы нас вниз, подобно гире, привязанной к слабому пловцу.
Каждый мальчик, вдруг выныривавший из подворотни, заставлял нас вздрагивать. Руки наши машинально опускались в карманы.