Лично я учел опыт предыдущих прыгунов. Обогнул болото, чтобы заглянуть в глаза Акамбашу: не думает ли он вылезать? Как себя чувствует? Не очень ли раздразнили его прыжки? Словом, я провел некоторую исследовательскую работу, прежде чем совершить свой подвиг.
Буйвол, казалось, дремал. Время от времени он глубоко вздыхал, глаза широко раскрывались, и пречерные зрачки были полны не то раздумья, не то откровенной грусти.
Я тщательно осмотрел спину. Она была достаточно широкая. На ней сидела серая пятнистая лягушка. Я ее вспугнул и неожиданно для всех запросто прыгнул. И, о радость, я стою на спине! Я держусь прочно на ногах! Я совершил то, что не удалось другим!
Мои друзья аж рты разинули. А вот буйвол совсем не удивился. Словно так и надо было торчать мне на его могучей спине.
Да, я победил.
Теперь оставалось вернуться на твердую землю, к моим друзьям.
Я оглянулся вокруг: черт возьми, куда я попал и как мне выбраться отсюда?!
— Чего задумался? — кричали мне. — Давай прыгай!
— Шагни, шагни!
— Дуй на ту сторону!
— Нет, лучше сюда!
Я собрался с духом. Решил прыгать… В это время буйвол зашевелился подо мной, и я едва удержался на ногах.
— Ему надоело болото! — крикнули мне.
— Торопись!
И я поторопился: напрягся, собрал все силы, всю волю. И благополучно угодил в самое болото. Правда, всего лишь по пояс, голова осталась чистой. Выбрался на бережок самостоятельно. Победа была неполная, но все-таки…
А буйвол ждал новых подвигов с нашей стороны. Но охотников больше не нашлось.
Володя подошел ко мне и спросил в упор:
— Посмотри на себя. Что ты скажешь маме?
Я вздрогнул. Только сейчас вспомнил о чистенькой накрахмаленной одежде и мамином строгом предупреждении.
— А ты? — спросил я Володю.
Он подумал, подумал и сказал:
— Ничего.
— А все-таки…
— Скажу, что во всем виноват Акамбашь.
Пожалуй, Володя был прав. А кого же еще винить?
МОИ ГУСИ-ЛЕБЕДИ
Александру Кривицкому
Кто не видел снов?
По-моему, подобная постановка вопроса уже предопределяет и ответ. Разумеется, сны видели все. Не могли не видеть — я в этом убежден.
Человек к концу дня устает (тоже одно из моих потрясающих открытий, как говорится, на заре юности). Я не знаю, скапливаются ли к этому времени в организме какие-то ядовитые вещества, от которых клонит ко сну, или сонное состояние вызывается командами из высших нервных центров, но так или иначе — человек засыпает.
Ученые утверждают, что во сне организм делается вялым, снижаются его жизненные функции, в целом наступает общее ослабление двигательных и прочих рефлексов.
Мой первый сон, то есть первый запомнившийся мне, отнюдь не свидетельствовал о расслаблении организма и его жизненных функций. Напротив, я был в полном здравии, двигался свободно, очень легко и даже летал. Да, да, летал! Какое же это ослабление организма и его функций?!
Очередное мое открытие детских лет и состояло в том, что сон, то есть то, что мы видим во сне, каким-то хитроумным образом связан с происшествиями дневными, с нашей явью, со случаями в нашей жизни. В свое время, размышляя над подобными вопросами, я чуть было не превратился в физиолога-любителя. Но отвлекли от этого более важные и практические дела.
И все-таки я должен облегчить свою душу рассказом об одном примечательном сне, о природе которого, возможно, с большей научной точностью выскажутся физиологи.
Всегда хорошо начинать рассказ с начала (тоже мое открытие тех далеких лет). Последую этому правилу, которое никем не опровергнуто с достаточной убедительностью…
Жили мы — я, кажется, об этом говорил — на бывшей Полицейской улице, номер семь, позже переименованной в Советскую. С нашего балкончика на втором этаже открывался вид на горы (слева направо): Хат-Хуа, Гума и Самата-арху. Хат-Хуа иногда называли в просторечии Трапецией ввиду ее очертаний (довольно обширное ровное плато вместо полагавшейся вершины) или еще Батарейной, с тех пор как на ней была установлена дальнобойная артиллерия в первую мировую войну.
На плато горы Хат-Хуа было достаточно места не только для артиллерии, но и для горожан, любителей высоких мест, куда не долетал малярийный комар анофелес.
Среди прочих семей жило на том плато некое семейство, у которого водились особенные гуси. А может быть, лебеди. Чтобы избежать случайной ошибки, назовем этих птиц несколько сложней, но зато точнее: гуси-лебеди. Их была целая стая. Точно я не считал, но, наверное, не меньше дюжины.