На лестнице послышался грохот, которому могло бы позавидовать стадо слонов, бегущих на водопой. Гарри предположил, что это его кузен соизволил спуститься поесть, и оказался прав.
— О, наш раб уже трудится! Давай, давай, продолжай! Твоя обязанность служить мне и развлекать. — Противно хихикая, кузен с размаха плюхнулся на стул. — Даже в день рождения у рабов нет поблажек. И подарков тоже нет. Да и кому их тебе дарить? Может, мертвой мамочке? Или папочке? Или твоим друзьям?
Гарри как–то очень яростно начал переворачивать яичницу на сковородке, стараясь сосредоточиться только на этом действии. Но слова кузена цепляли и делали больно. Возможно, потому что это была горькая правда, которую никогда не хочется признавать.
Дадли подошел к холодильнику и вытащил пирожное, которое начал тут же есть.
— Тебе такого никогда не получить… Все из–за того, что ты ничтожество! — и, звонко смеясь, он выбежал из кухни и побежал по лестнице на верх.
Гарри сжал кулаки и громко крикнул ему вслед:
— Да будь ты проклят!
Дадли неожиданно оступился на лестнице, вцепился руками в поручень, но все равно ударился коленом о ступеньку. Пирожное вообще впечаталось в стену.
Гарри звонко рассмеялся, глядя на ошеломленного кузена, который не мог до конца понять, что же все–таки с ним произошло.
Но ответа он не услышал, потому что из комнаты выбежала Петунья и упала на колени рядом с сыном, который решил, что самое время устроить показательную истерику.
— Что случилось, малыш? Как ты? Очень больно? Ты что–то отбил себе? Сломал? Вывихнул? Дадличек, успокойся! Ну, пожалуйста! Малыш, давай я тебе сегодня куплю тортик? Нет, лучше два! Только успокойся, пожалуйста, маленький мой! — затарахтела она, пытаясь погладить по голове грубо отпихивающего ее «потерпевшего».
— Это все он! — сквозь притворную истерику прокричал Дадли. — Ему не понравилось, что я смеялся, и он сделал так… ик… чтобы я оступился… Ааааааааааааа! А если бы я сломал шею? Он меня чуть не убил!!! Убийца!!!
Гарри нервно сглотнул и забыл на время о жарящейся на сковородке яичнице. Он знал, что за этим последует и постарался проглотить комок, невольно застрявший в горле. Слишком часто на него сваливались незаслуженные наказания, которые не отличались гуманизмом. Однажды он пожаловался на это школьному социальному работнику, но она оказалась знакомой тети по садовому клубу, и мальчик был признан мерзким лжецом. А когда об этом стало известно дома, то Гарри целую неделю не мог спокойно сидеть, не морщась от боли.
— Это не я, честное слово. Он просто оступился! Я ничего не делал! Я только крикнул ему! — мальчик затравленно оглянулся и инстинктивно прижался к стене.
Комнату наполнил запах горелого. Яичница решила напомнить о себе присутствующим.
— Ой… — вздрогнул мальчик и побежал к плите, но завтрак уже был испорчен.
В этот момент в кухню вошел Вернон, тяжелым взглядом обвел помещение.
— Этот ненормальный опять выкинул фокус? — спросил он, разувая ноздри и резко побагровев от ярости.
Получив утвердительный кивок от жены, вошедшей следом за мужем, он схватил племянника за ухо и начал трепать его из стороны в сторону, крича и брызжа слюной, а после того, как увидел еще и сгоревший завтрак, окончательно вышел из себя и, игнорируя крики мальчика, потащил его за собой в зал. Следом за ними направилась Петунья, приобнимавшая забывшего о том, что нужно рыдать, Дадли. Последний просто предвкушал предстоящее шоу.
Гарри пытался что–то прокричать в свое оправдание, хотя и понимал тщетность всех попыток. Его не слышали, его не хотели слышать. Вернон со всего размаха толкнул мальчика об стену и он, резко ударившись об нее, сполз вниз. В глазах у Гарри потемнело, мир внезапно смазался, и только потом он осознал, что очки просто отлетели в другую сторону. Дядя снял ремень и, схватив его за шиворот, швырнул на диван лицом вниз и принялся нещадно стегать по всему телу, не стесняясь бить той частью, где была металлическая пряжка.
— Ах ты, негодник!!! Как можно так относиться к людям, давшим тебе кров, кормящим и одевающим тебя?! Ты должен благодарить, что мы приняли такую грязь, как ты!!! Забыл, кем были твои родители? И после всего ты еще позволяешь себе подобное? Ничтожество!!! — прорычал мистер Дурсль, сопровождая каждое слово ударом.
Сзади стоял и заливался безудержным смехом Дадли, будто бы находился на выступлении какого–то комика.
Гарри переполняли горечь, обида, злость, боль. Слезы предательски текли по его щекам, хотя он пытался их сдержать. Ему не хотелось радовать своего кузена. Но с каждым новым ударом ему казалось, что что–то рушится где–то в глубине души и, снося все внутренние плотины, его начала переполнять ненависть: своя и кого–то еще.
— Я не виноват… Ай… Это не я! Айййййййййййй!.. Правда, не я! Клянусь!
Это разозлило Вернона еще сильней, и он достиг собственного предела багровости лица, на которую только мог быть способен.
— Дорогая, принеси сковородку с яичницей из кухни! — прорычал он.
Дадли все так же смеялся, теперь он уже согнулся и держался за живот, смахивая выступающие слезы и тыча пальцем в сторону дивана.
Гарри испуганно задрожал, увидев вернувшеюся из кухни тетю. Еще более мощная волна ненависти, перемешанная с паническим страхом, прокатилась в нем.
— И в этом ты тоже не виноват?! — проорал Вернон, тыкая мальчика носом в еду.
Сковородка жгла. Гарри, резко дернувшись, свалил ее прямо на ногу дяде, что вызвало у последнего новую волну неконтролируемого гнева. И, схватив мальчика за шею, он приподнял его над диваном и ударил несколько раз о стену. В глазах снова потемнело, в голове все смешалось: и смех Дадли, и крики дяди, и причитания тетки — все просто превратилось в шум. Последней мыслью в ускользающем и переполненном ненавистью сознании было: «Да гори оно все огнем!».
Тело мальчика обвисло в руках Вернона, как тряпичная кукла. Он еще несколько раз встряхнул его «для профилактики», перед тем как выйти из комнаты и бросить в чулан.
Внезапно Петунья истошно закричала и заметалась по комнате, следом послышался вопль Дадли.
— Ради Бога, что тут происходит?! — попытался переорать их мистер Дурсль, пока сам не увидел языки пламени, пляшущие по входной двери и окнам.
Он кинулся за огнетушителем и попробовал сбить огонь с окна, чтобы выбраться на улицу. Дом начал медленно, но верно, наполнять едкий дым.
— Мы заживо сгорим! — заверещала Петунья, прижав к себе Дадли.
Поняв всю тщетность борьбы с окном, Вернон ринулся к входной двери, попытался залить ее огнетушителем, а потом просто выбил.
— Живо сюда!!! — прогремел он.
За ним на улицу вырвались трясущаяся Петунья и Дадли. Дом снаружи полностью опутала сеть огненных язычков. Около семейства собралась куча зевак и сочувствующих.
Кто–то из них даже догадался вызвать пожарных и скорую помощь, которые появились следом друг за другом примерно через пятнадцать минут.
— В доме есть еще кто–нибудь? — спросил выпрыгнувший из машины пожарный.
Вернон и Петунья переглянулись и судорожно вздохнули.
— Да… Гарри… Он в чулане… — дрожащим голосом произнесла миссис Дурсль.
Если мальчишка погибнет, ее репутация среди соседей будет уничтожена. Надо что–то срочно делать!
— Он там заперся и отказался выходить… Я боюсь, что он и поджег дом… — тихо произнесла она, хватая мужа за руку.
Вернон благоразумно кивнул, подтверждая слова жены.
Тем временем пожарные начали заливать огонь, и один из них прорвался внутрь. Добравшись до чулана, он увидел, что дверь была практически цела, а на ней горела фраза: «С днем рождения, Гарри». Поборов липкий страх, который, казалось бы, уже успел забыть бравый огнеборец за годы своей экстремальной работы, он все–таки вошел в чулан. Перед ним в крови лежал маленький худощавый мальчишка. Осторожно подняв его на руки и про себя моля, чтобы этот ребенок был еще жив, выбежал на улицу. Положив его на носилки и убедившись, что паренек дышит, он отошел к своей машине и услышал, что боровоподобный мужчина кричал: