— Вы же в прошлый раз говорили совсем другое здесь, — спрашивал я, стуча ногтем указательного пальца по столу. — Мол, Саакашвили сделал так много для страны всего за несколько лет и так далее.
— А что он такого сделал? Обязан был сделать, — недоволен был Вахо. — У нового аэропорта крыша слетела после первого же урагана. Внизу коррупцию убрал, а наверху стали брать ещё больше.
— Надо быть справедливым, — рассуждал Мамука. — Миша сделал много. И за несколько лет власти начали решать проблемы, которые накопились за многие предыдущие годы. Но, во-первых, он обязан был это делать — ведь он президент. Во-вторых, теперь он постепенно узурпировал всю власть в стране под себя. В-третьих, сейчас важно другое — пойдёт он на силовое подавление протестов или нет?
— Неужели, он будет разгонять и избивать митингующих?
— Ха-ха! Расстреливать будет! Расстреливать, парень! — Вахо рубил ладонью воздух.
— Боюсь, что я тоже так считаю, — процедил Мамука. — Сейчас он будет выжидать. В течение двух-трёх дней всё будет ясно. Завтра Миша точно не будет разгонять митинг.
Мнения разделились следующим образом: три к одному в пользу того, что президент Грузии в конце концов всё же применит силу.
— Вот вы все его ругаете. Но если бы он вернул земли, — я предполагал отсоединившиеся Южную Осетию и Абхазию. — То вы ему всё простили бы. Всё!
Ребята промолчали. Восстановление территориальной целостности их родины — самая больная тема для любого грузина.
— А где, кстати, Нугзар? — поинтересовался я у ребят про собкора НТВ в Тбилиси Нугзара Кереселидзе.
И тут все вдруг приуныли. Шах сразу встал и вышел из передней. Вахо произнёс: «Ээээээ!» и пошёл смотреть в соседей комнате по телевизору местные новости на полную громкость. Мамука закурил сигарету и, уставившись в какую-то точку на стене, погрузился в процесс познания своего внутреннего мира. А Гиви как-то с укором посмотрел на меня и ушёл разбирать кассеты.
Все же новости про Нугзара я узнал. Рассказали, что Вано Шламов фотокорреспондент France Press имел неудачную попытку сбросить Нугзара с открытой крыши-террасы так называемого «пресс-центра» — а это пятый этаж. По крайней мере, он её — угрозу — вербально озвучил. Ещё услышал, какой отчаянной по смыслу фразой Гиви описывает своё служебное положение: «Я у него в заложниках». НТВ упорно продолжало работать в Тбилиси только через Нугзара, а он распределял финансы, как ему заблагорассудится: не доплачивал подчинённому гонорары за материал, придумывал в отношении своего оператора штрафные санкции. Например, платил Гиви одну сумму, а в Москву отчитывался за другую — и на НТВ это, кстати, знали. А когда у съёмочной группы во время выезда пропала одна незначительная деталь из старой телевизионной техники, собкор НТВ, устроив шумную истерику с криками и воплями, потребовал у подчинённого выплатить цену почти нового оборудования — и «хозяин» заставлял Гиви долго работать на себя бесплатно. Да и просто Нугзар удовлетворял за счёт этого невероятно безобидного и безропотного человека своё тайное извращенное влечение господствовать и повелевать, которое у нормального обывателя проявляется лишь в постели, и то по праздникам. Но я всё равно не понимал — почему он (Гиви) его (Нугзара) терпит?
«Говорить или не говорить? Говорить! Это твой единственный шанс, может быть».
Ближе к полуночи стало известно, что со стороны Мцхеты к грузинской столице приближается колонна. Несколько тысяч человек из Западной Грузии организованно ехали на пятничный митинг. Наша съёмочная группа отправилась к ним на встречу.
Это была очень красивая и впечатляющая картина. Издалека освещённая множеством фар ночная петляющая мцхетская дорога была словно живая. Длинная, растянувшаяся на несколько километров колонна из автобусов, грузовых и легковых машин напоминала огромную жуткую змею, подбиравшуюся к Тбилиси.
Мы остановились на дороге, стали ждать. Нарастал гул. Через некоторое мгновение нас оглушили звуки и ослепил свет фар. Водители сигналили, люди высовывались из окон, размахивали флагами, свистели, смеялись, кричали антипрезидентские лозунги.
Однажды я испытывал подобные эмоции. Стоя на возвышенности, наблюдал, как внизу у подножия холма несётся селевый поток. Меня отговаривали, но я стал потихоньку пробираться вниз, спускаться к нему ближе и ближе. Шум бушующей водной стихии смешивался с треском сталкивающихся друг с другом камней, огромных валунов, деревьев. Мутная вода бурлила, пузырилась, словно кипела, наводила ужас и манила в свои объятия. Труп коровы поток нёс с такой лёгкостью как будто это спичка, то подбрасывая и переворачивая, то скрывая в своей глубине. Я стал кричать, чтобы проверить — услышу ли свой голос, но он потонул в грохоте селя.