А в это время коридор десятого этажа Телецентра (АСК-1) было не узнать. Это территория руководителей Первого канала, среда их обитания. Обычно здесь тихо, чисто и воздух здесь особый — не влажный и не сухой — приятный, пропитан роскошными ароматами. У лифта стоит пост охраны службы безопасности — фильтрует проходящих, даже сотрудники телеканала не все могут сюда попасть. Потому что это не НТВ, здесь всё другое — и, например, у Константина Эрнста отдельный туалет, только для него (ну, ещё пару человек имеет туда доступ — но это личное), и это важное отличие между двумя российскими телеканалами.
Так вот. Обычно здесь тишь и благодать. Обычно люди здесь ходят только хорошо — дорого — одетые. Обычно улыбки здесь — как визитные карточки известных стоматологов, персональных. Обычно начальники передвигаются по этому коридору с важным видом, с достоинством, при ходьбе величественно раскачивая кто плечами, кто ещё чем. Даже какую-то бумажку обычно тут носят по-особому — аристократично: надо её держать в полусогнутой расслабленной руке, но при этом другую руку изящно вложить в карман брюк. И удивлённо смотреть по сторонам, потому что обычно бумажку несёт за небожителем специально нанятый для таких целей работник, который с полусогнутой спиной и глуповатой улыбкой на лице тихо, по-китайски, должен семенить за «хозяином».
А утром 18 марта тут всё вдруг изменилось.
По коридору бегали начальники, эти небожители — как заурядные малооплачиваемые редакторы. Невыспавшиеся, дурно пахнущие без утреннего душа — примчались на работу непривычно рано, надев, что попало под руку, даже зубы не почистив. А теперь скакали из одного кабинета в другой и «проводили совещания». Грызлись друг с другом, орали на подчинённых, шарахались от звонков с незнакомых номеров. И «проводили совещания». Бесконечные совещания.
А когда услышали про пикет левых движений у Останкино, начался хаос и паника.
— Что??? Когда же? Уже идут? — кричали друг другу прибавившие в скоростях небожители, вылетая из одного и влетая в другой кабинет.
Они очень боялись. Они не хотели умирать. Они ждали штурма Останкино. Серьёзно!
— Около метро ВДНХ видели большую группу вооружённых людей. Скоро они будут здесь!
— Вот-вот нагрянут Касьянов (?-!) и Каспаров (?-!) со своими боевиками (?-!).
— Надо звонить в Кремль и просить подмоги!
— Уже стреляют? Жертв будет много!
— Штурм будет как в 93-м!
— А Белый дом ещё не взяли?
— Можно отступать через 16-й подъезд…
В это трудно поверить, но так и было — рассказывали видевшие этих людей коллеги. Паника и хаос продолжались всего двадцать минут. И ещё столько же начальники не могли успокоиться и поверить, что пикет у Останкино был стихийной акций, а не спланированным иностранными спецслужбами эпизодом начавшейся в России «цветной революции». И наша забастовка в редакции на 13-м этаже — не отвлекающий от эпицентра массовых беспорядков манёвр.
Когда Олег стал открывать дверь, какой-то человек с грузной фигурой быстро просунул в образовавшуюся щель какую-то бумажку.
Я вначале ничего не понял — в этот момент общался по телефону с одним из коллег. Оказалось, это и есть гендиректор ФГУП «ТТЦ «Останкино» Михаил Шубин, а бумажка — написанная от руки расписка в том, что он, как официальное лицо, не имеет к нам ни финансовых, ни юридических претензий за произошедшее. Об этом Олег с ним договорился.
— А Мирзоеву общение с журналистами важнее, чем с нами, да? — жалобно прокомментировал мой телефонный разговор человек, которому нравится, когда его за глаза называют «Хозяин Останкино». — Можно, Вы отключите пока мобильные, мы обсудим кое-что, а потом — сами решайте? Пожалуйста, а?
Выходим.
Рядом с Шубиным стоит главный останкинский милиционер — Евгений Поповичев. В форме. И ещё какие-то люди — в штатском. Коридор на 13-м этаже пуст, но в самом его конце, у лестничной площадки, столпились какие-то люди и с интересом смотрят в нашу сторону. Значит, эвакуацию здания, даже этажа не проводили. Или же проводили, но как всегда.
Но больше всего мне запомнился другой человек из встречающих. Обычный работяга, с простой внешностью россиянина, зарплата которого уже многие годы не намерена наполнять московскую продовольственную корзину. Ещё его вид говорил: дети у него взрослые, да к тому же не родные, жена вечно пилит; одна радость в жизни: бутылочка пива — вечером, и дачка — летом.