Он сомневался. Он не понимал!
Я повторяюсь, но главное, что тревожило тогда многих — на Первом канале, «силовиков», руководство ТТЦ, некоторых коллег — кто за нами стоит. В их системе координат — протесты, митинги, пикеты, голодовки могут быть только заказаны, оплачены своими или врагами. Вот, например, Михаил Шубин — он привык к другим способам жизнедеятельности. Обычный строитель, удачно втёрся в газпромовскую тусовку, которая его везде двигает — вот, сделал генеральным директором ФГУП «ТТЦ «Останкино. Вот это — да, успех. Это круто. Это умно. Благоразумно! «А этих ребят, — наверное, думал в тот момент удачливый тяжелодум, — или подговорили те, кто хочет моё место занять, на моём кресле сесть, или спецслужбы какие-то учения проводят! Но ведь не похожи! А чёрт его знает!»
— Я вас не понимаю! — повторил вслух Хозяин Останкино.
— Поверьте, на эту акцию мы пошли самостоятельно, — устал я от этих неприятных рефлексий. — Хотя… Можете верить, а можете — нет.
У начальника малодушно вздрогнули брови. Он осторожно стал подбирать к нам ключи. Начал с пряника.
— А вы знаете, кому вы обязаны мирным разрешением конфликта, а? Вот, — показал он рукой на сидевшего напротив полковника. — Это он удержал службу безопасности Первого канала от штурма!
— А они готовили штурм? — сыронизировал я — больше над собой, потому что вспомнил про «снайперов на крыше Останкино» и про свою нетвёрдость.
— Да, они хотели выломать дверь кувалдой.
— Ну, это у них не получилось бы, — засмеялся Олег. — Не прошли бы!
— А давайте вы не будете смеяться! — резко выпалил Шубин.
— А давайте вы, наконец, прямо скажете, что вы хотите от нас! — ещё резче и грубее отбился я.
Это тоже была проверка. Первая. Шубин пропустил выпад.
— Хорошо! Хорошо! — он миролюбиво поднял руки, раскрыв ладони без мозолей. — Давайте так. Про эту акцию — молчок! Никому!
— Как так?
— Ну, будут спрашивать, а вы говорите: «Никаких комментариев!» Не было, мол, ничего такого. Шутка чья-то. Ну, не комментируем и всё тут!
— И?
— И уладьте ваши разногласия с Первым каналом полюбовно. Извинитесь. Покайтесь!
— Что?
— Покайтесь!
— Но с нами никто не хочет разговаривать! — возмущенно выкрикнул Олег. — Эрнст не будет этого делать! Договариваться с нами! Как же!
Шубин уселся удобнее в кресле, приподнял подбородок и толкнул речь:
— Константин Львович Эрнст не такой человек! Многие о нём плохо думают. А он ведь такой… хороший. Прекрасный журналист! Прекрасный начальник! Один из лучших менеджеров в России. И очень добрый! Я думаю, ему тоже не нужна шумиха. Видимо, его подставили какие-то его подчинённые. Потому что сам Константин Львович Эрнст — справедливый! Вот и я думаю, он попытается с вами решить этот спор.
— Я в этом сомневаюсь, — прокомментировал я как последнюю мысль, так и всю речь Шубина.
— Так вы не согласны?
— Я не буду врать, если будут спрашивать о моей начавшейся акции.
И тут гендиректор ТТЦ попытался использовать кнут. А я устроил вторую проверку «Хозяину Останкино».
— Обещайте, что будете молчать!
— Если дам слово — должен буду сдержать. Такого слова я не дам!
— Вот, я вижу, что Эльхан не согласен, а с Олегом можно говорить серьёзно! — стал играть непутёвый дипломат-геополитик Шубин. — Эльхан, можешь вернуться! Иди, возвращайся туда — опять баррикадируйся и протестуй. Пусть с тобой служба безопасности разбирается…
— Мы с Вами уже на ты? — мягко спросил я, продолжая свою проверку.
И Шубин взорвался. Я дождался, наконец, когда он покажет своё лицо бурбона.
— Да вы меня не знаете! Если со мной захотите воевать, вам мало не покажется! Меня называют «Бульдозер». Я — Бульдозер! Потому что я всех крушу! Всех, кто у меня на пути стоит!..
«Да, Кристина Орбакайте тоже заявляла, что она когда-то была ёжиком — «хороший зверёк, но с иголочками», — подумал я. Но потом, ещё раз взглянув на Шубина и прочитав на лице главы ТТЦ невербально передаваемую им информацию, почему-то вспомнил про «Бульдозерную выставку» 74-го года в лесопарке Беляево — перед глазами промелькнула много раз описываемая картина «Бульдозер тащит повисшего на ковше художника Оскара Рабина». Что же им так эта машина нравится, а?..
— Послушайте, — позвал я его кротко — почти нежно.
А Шубин продолжал кричать — зычно, гордо. Под влиянием профессиональных, строительных реминисценций. Напоминая дурного прораба, который пытается впихнуть заказчику — мешая мольбу с угрозой — халтурный ремонт.
Тут подошла моя очередь.
— Послушайте! — теперь уже кричал я на него. — Вы слушаете, что Вам говорят?! Или Вы привыкли только к монологам?!