Коллеги из творческих редакций — приходят кто раньше, кто позже. Их тоже можно узнать по внешнему виду: одеты либо в «строгую классику», но потрёпанную, неглаженную, нестиранную, дурнопахнущую, либо по-современному — в джинсах, шарфиках, свитерочках, курточках, грязных кедах; считается, что они следят за модой. На лицах — почти у всех — странный, но стойкий надменно-изучающе-самовлюблённый микст. Добираются по-разному: иногда собственным, но чаще — общественным транспортом, редко на такси, порой даже пешком от метро. Когда как. Подходя к Останкино, почти все начинают разговаривать по мобильному — брезгливо озираясь, уже уставшими от работы голосами спешно выстреливают в трубку отрывистыми, короткими фразами — с коллегами равноценного статуса, с друзьями, с родными, с мамой, либо лебезят — перед кем-то из вышестоящих.
Для этого подвида останкинских рабов пройти по первому этажу Стакана — это целый ритуал, важнейшая часть рабочего дня. Знаю коллег с НТВ, которые намеренно пользуются центральным входом в здание, хотя им удобнее пройти через 17-й, т. н. «нтвшный», подъезд; ну, чтобы получить утреннюю порцию наркотика — ощущением собственной значимости в общественно-политической системе страны, в её социальной иерархии: вот, мол, где я работаю, имею, мол, причастность к происходящему в мире, мол, зря я о себе этой бессонной ночью так плохо думал — это у быдла снаружи жизнь не удалась…
Сотрудники технических служб не похожи ни на тех, ни на других: по-другому одеты — попроще: вязанные жакеты в катышках, в нестиранных джинсах с классическими острыми коленками, растянутые застиранные футболки; это сознательный выбор, не в зарплате дело. Как они попадают в Стакан, почти невозможно засечь — словно живут здесь. Самый ущемлённый в правах останкинский люд. Этих работяг большая часть местного населения из двух предыдущих подвидов равными себе не признают, хотя их услугами пользуются. Ну, максимум, при встрече поздороваются — неаккуратным кивком; имён их не запоминают, дружбу с ними не водят, за один стол не садятся. Забастовка — всего на одни сутки — сотрудников технических служб Останкино приведёт к коллапсу и панике во всей избалованной и рыхлой российской телевизионной машине (систему), лишь кажущейся мощной, непобедимой…
Угодив в эти 17 останкинские воронки, людские потоки растекаются по всему телу здания — превращаясь в ручейки, чем выше они поднимаются по лифтам, чем дальше уходят по длинным и узким коридорам-глоткам. И, наконец, разбившись на тысячи единиц, сотрудники забиваются в свои комнатки, как тараканы в щели от солнечного света. И начинают возню — шуршать бумажками, тихо постукивать на клавиатурах, разговаривать по телефонам, одним словом — работать.
Здесь, у большей части останкинских комнат, помещений нет даже окон. В кабинетах начальства, конечно же, они есть. А у остальных… Редакции похожи на мрачные, тёмные кельи в пещерах. Честное слово! Здесь, внутри Стакана постоянно ловишь себя на мысли, что попал в средневековую тюрьму, вырубленную в огромной скале — ходишь по длинным останкинским коридорам и натыкаешься в этих комнатушках, справа и слева, на жалкие бледные существа — толи обитателей, толи узников, лишённых солнечного света. Лишённых свободы. Сидят на своих рабочих местах, согнувшись, сжавшись, свыкнувшись, и копошатся в полутьме — среди старого оборудования, кип свежих или пыльных газет и журналов, уткнувшись в мониторы. Если летом ломаются кондиционеры, то они в этих камерах-кельях задыхаются от спёртого воздуха, от скученности потеющих человеческих тел и аромата промокшей одежды, от жарких прелых стен, от сигаретного дыма. А если не работает система вентиляции останкинских уборных, кельи наполняются ещё и запахом испражнений коллег. Тут все начинают возмущаться, но продолжают массово выполнять естественный процесс очищения организма. Это может длиться по нескольку дней, а останкинские службы цинично предлагают прогуляться либо на другие этажи, либо в соседний корпус ТТЦ, либо на Останкинский пруд, либо — если очень тяжело — «в парк через дорогу»… А, может, это запах самого Стакана — ну, такая Его реакция. На то, что мы, люди, с ним делаем…