Машин нет, бригада сидит во дворе на ящиках, греется на весеннем солнышке. По замусоренной земле бродят голуби. Что-то клюют, во дворе универсама всегда есть, что поклевать.
Кругом на чудовищную высоту вздымаются винные и пивные ящики. Как Михалыч поднимает их туда, остаётся его секретом. Двадцать винных ящиков, поставленных друг на друга, это больше десяти метров. Там, на самом верху, сжавшись в комок, сидит кошка. Немигающими жёлтыми глазами смотрит на голубей. Выбрав миг, она кидается с высоты на не чающих дурного птиц. Голуби громко разлетаются, уступая дорогу падающему шару. Но в этот самый миг кошка распускается небывалым цветком, изворачивается в воздухе и зацепляет одной лапой летящего голубя. Тот изо всех сил хлопает крыльями, но сорваться с острых крючьев не может. Кошка, словно на парашюте спускается на заполошно бьющемся голубе. Ещё в воздухе она подтягивается ближе к добыче и когтит её второй лапой. А, оказавшись на земле, немедленно впивается зубами в шею.
С голубем покончено. Он ещё полощет одним крылом, словно говоря: «Прощай, жизнь!» — а хищница уже тащит его в укромину позади ящиков.
Грузчики одобрительно кивают головами. Голубей не любит никто, во время разгрузки хлеба или круп эти поганцы врываются в машину, гадят на продукты и лезут рабочим в лицо. Отвратительные создания, летучие крысы. Польза от них одна — сытный прикорм нашей кошке.
Тунеядец Барсик изо всех своих обязанностей исполняет лишь одну: брюхатит окрестных кошек. Не избежала общей судьбы и наша любимица. Отходила в тягости и в положенный срок родила пятерых котят. Логово для них устроила в нашей распивочной в одном из ящиков. Мужики не возражали, покорно передвинувшись ближе к середине двора. Даже предупредили сменщиков, чтобы из этого угла ящики не вывозились: там кошка живёт. Ответ был: «Сами знаем». В коллективах подобных нашему, бедность словарного запаса компенсируется единообразием мысли. В большинстве случаев слова оказываются просто излишними.
Через неделю во дворе появилась ещё одна роженица. Очевидно, пришла в надежде, что Барсик начнёт платить алименты или ещё как-то поддержит её материально. Ничего не дождалась, родила в одном из ящиков пятерых котят и сгинула, оставив детей на произвол судьбы. Котята лежали кучкой, мявкали. К вечеру один помер. Остальных нашла наша кошка и перетаскала подкидышей к своим детям. Как она управлялась с девятью детьми, неведомо, но больше не умер ни один.
Примерно раз в неделю в универсам приходил таровоз, который увозил пустые винные ящики на тароремонтный завод. Разумеется, всё ящичное богатство один таровоз забрать не мог, часть двора оставалась захламленной. Зав гастрономическим отделом, на котором числились все эти ящики, указывал, что вывозить в первую очередь, что попозже. Нам было безразлично, откуда забирать тару, но сейчас в одном из углов двора жила наша кошка, и, когда таровоз прикатил в очередной раз, мы проявили редкостную тупость, освободив не тот угол. Гастрономщик матерился, кричал, что там ящики уже гнить начинают, но мы смотрели тусклыми глазами и не понимали ни хрена. Заповедный угол оставался не тронутым.
И, наконец, наступил знаменательный день: кошачье семейство покинуло логово. Почему-то мне кажется, что кошка специально приурочила парад-алле к тому моменту, когда мы пятеро сидели на ящиках. Хотя, скорей всего, она вывела котят в ту минуту просто потому, что во дворе не было ни одной машины.
Глядя на происходящее, я понял смысл фразы: «Королеву играет свита».
Кошка, тощая, ободранная, с иконописным пламенем в глазах, не шла, она шествовала в полном соответствии с важностью момента. А сзади цепочкой, словно пажи за венценосной повелительницей вышагивали её дети. Сначала пятеро постарше — родных, следом, четверо помладше — приёмные. Все пушистые, чистые, ухоженные. Все одной дымчато-серой масти, в беспутного папашу. Они не веселились, не сбивали строй, они играли королеву.
В свой черёд пришла машина с тароремонтного, мы, наконец, уяснили, чего от нас хотят, и вывезли ящики из дальнего угла. Чего только там не было! Асфальт надёжно скрылся под толстым слоем слежавшихся перьев, голубиных голов, крысиных хвостов и лапок, клочьев свалявшейся шерсти. Это было невозможно подмести, мусор Михалыч сгребал лопатой. Какой огромный труд, какая немыслимая тягота выпала на долю бездомной кошки! Каждая из этих крыс бралась с бою, за любым голубем приходилось охотиться. Но кошка не сдалась, её вела святая идея: среди ящиков ждали дети.
В тот же день я совершил в магазине хищение: спёр Барсиковы миски с куриной печёнкой и сливками. Вынес миски во двор, поставил у стенки. Но было поздно, наша кошка, вырастив детей, навсегда покинула двор универсама.
МОРЯЧОК
Лёше Моряку лет около пятидесяти, а быть может и меньше, возраст у людей нашей профессии определяется с трудом. Взяли его на место ушедшего Сани Трамвайщика. Редкое дело, Саню не уволили, он действительно ушёл сам. Решил бросить пьянку и вернуться в трампарк, сначала сцепщиком, а там, глядишь, и снова вагоновожатым. Подшился, отработал положенные две недели и уволился. На его место через пару дней пришёл Лёша Моряк.
Грузчики не часто и не охотно рассказывают, кем они были в прошлой жизни. Но Лёша не таков. Первым делом он представился:
— Мичман. На подлодке служил, на атомной. Сейчас в отставке, нашего брата в сорок пять на пенсию отправляют. Пенсия большая, всё тип-топ, только я так не могу. Мне дома у телевизора киснуть не интересно. Вот и пошёл к вам, подразмяться…
Мужики кивают: В грузчики по каким только причинам народ не попадает.
— Я пенсию жене отдаю, пусть тратит, а это себе, на пиво. Это моё, она и не спрашивает, сколько мне тут платить будут.
Мужики кивают: Это хорошо, когда жена не спрашивает…
— Я весь свет объездил, две кругосветки за плечами…
Мужики кивают.
Раньше наши беседы были обстоятельно неторопливы. Вспоминали, кому где и что досталось выпить на халяву, какая случалась пруха или непруха, как начальство, бывало, привязывалось к людям и портило жизнь. Теперь разговоров нет, есть Лёшин монолог.
— Глубина сорок метров, вроде бы и небольшая, а попробуй, выплыви. И вода холодная, Баренцево море это тебе не Карибы. Меня командир первым послал. Ты, говорит, мелкий, ты в торпедном аппарате не застрянешь. Главное, выплыви, а там уже подберут…
Но и у Лёшки основная тема, не как плавал и тонул, а что и где довелось выпить. Про блудливых адмиральских жён, которые требуют у мужа самых статных моряков якобы для выполнения работы по дому, а на самом деле для постельных утех, про всякого рода самодуров с большими звёздами на погонах. Героем всех рассказов неизменно был сам Лёша.
— Этого адмирала весь флот знал. Он, как в запой уйдёт, останавливает первого встречного моряка и заставляет с ним по ресторанам ходить. А меня в поезд с собой взял, и мы всю неделю из вагона-ресторана не вылазили. Во Владивосток приехали, он говорит: «Молодец, мичман, свободен!», а я отвечаю: «Товарищ адмирал, мне на службу надо возвращаться, а у меня ни денег, ни документов». Где служишь? — спрашивает. — В Северодвинске! А мы с ним во Владивостоке! В общем, привёл он меня в штаб флота, и мне там документы проездные выдали, командировочные и справку, что я выполнял особое задание командования.
Мужики кивают. Лишь однажды я, наклонился к Сане Хромому Глазу, который, пока не спился, плавал на рыболовецких судах, и тихо сказал:
— Вроде бы, я эту историю прежде слыхал…
— И я слыхал.
— А вот ещё… — Лёша Морячок неостановим.
Грузчики начинают работу в семь утра, за час до открытия универсама. Работа простая и привычная: убрать из зала опустевшие контейнера и поддоны, вывезти во двор ящики, прикатить фасовщицам потребное количество масла, сыра и варёной колбасы, приволочь из морозильника на оттайку десяток говяжьих полутуш. Ещё нужно зарядить на работу лоточника и сочную женщину (так называют продавщицу, которая неподалёку от касс торгует соками в разлив). Рыбница тоже ждёт на рыбную оттайку брикеты хека и минтая… Короче, с утра прохлаждаться некогда.