И многие часы так простоял покинутый конь, не опуская головы, глядя в сторону дороги, окликая всех прохожих и проезжих. Вернулся Гуржий, он и к нему со всей своей болью — спрашивает и спрашивает.
— Уехала твоя хозяйка, уехала…
Голос казака тих и печален. То посидит, то походит Хозяин возле коновязи, то разговаривая, то молчком, куря и вздыхая. Шепчет ласковые слова, каких Вектор от него еще не слышал, гладит с небывалой нежностью и щедро, как никогда прежде, угощает лакомствами — словно бы за двоих: за себя и за Наташу.
7
На следующий день к вечеру конники занимают большое селение. И странно, бой отгремел, а навстречу, как это было до вчерашнего дня, никто не выходит. Нет людей ни в домах, ни на подворьях. Мычит, блеет, визжит но сараям некормленая скотина, бродят по улицам неприкаянные гуси и утки. Пусто на окрестных полях, нарезанных клиньями и напоминающих лоскутное одеяло. Брошены в борозде плуги, бороны, лопаты. Весенние работы прерваны в самом начале.
И только в сгущающихся сумерках из лесистых долин начинают один за другим робко и отчужденно возвращаться к своим домам хозяева — женщины с ребятишками на руках и у подола по-цыгански длинных юбок, старики и парни-подростки в высоких бараньих шапках стожками, в меховых жилетах, в холщовых с вышивкой длинных рубахах и штанах. Только на некоторых сыромятные постолы, а то все босые. Казаки сразу к ним с расспросами. Те только плечами пожимают и руками разводят, говоря одно и то же:
— Нушти[1].
Находится один дед, понимающий по-русски. Не вынимая трубки изо рта, он угрюмо рассказывает:
— Местный богатей, родственник Антонеску, приказал жандармам гнать на запад всех жителей поместья, своих батраков. А мы разбежались по лесам… Все бы ничего, — вздыхает старик, — одна беда, сеять надо, а он все тягло увел, ни одного коня, ни одного вола не оставил, проклятый!..
Эскадрону приказано расположиться на отдых.
Южный ветер, поднявшийся к ночи, к утру очищает небо от дождевых туч, уносит лохмотья облаков, сдувает влажную дымку с полей, подсушивая дороги, деревья, землю. Из-за синеющих вдали гор восходит солнце, теплое, ласковое.
Пробудившийся Вектор в изумлении: где это он? Не у себя ли на родине?
Перед ним белые крестьянские мазанки, плетни с кувшинами и макитрами на кольях, куры бродят по улице, кричат петухи, из сараев доносится звон подойников. Вокруг те же деревья, к каким привык дома. Старая шелковица, вербы — в нежной желтизне, в жужжании пчел. Тополь стреляет почками, роняя на землю глянцеватые колпачки, похожие на пистолетные пульки. Лилово полыхает цветением персиковый сад, белым-белым терновник, черешни и вишни, вот-вот полопаются набухшие цветом почки яблонь. В зелени луга, рощи и леса.
Выскакивающие на крыльцо казаки замирают от неожиданности:
— Вот это да!
Пока с боями шли, весны словно бы и не было, не замечали ее и только сейчас, на отдыхе, увидели, что она, оказывается, в самом разгаре. Облачка на небе почти летние, а само оно синее-пресинее, в выси жаворонок поет-заливается. Таким ясным выдалось утро, такая тишина вокруг, что все вчерашние картины боя, страданий кажутся бредом.
Не узнать бывалых рубак. Вот какой-то усач сыплет с крыльца уткам зерно. Побачай, коновод, еда успев покормить коней, отвлекся от своих прямых обязанностей — ходит по винограднику, поправляет и подвязывает лозу. Кто забор поврежденный чинит, кто гусей гонит хворостиной на луга, кто раскалывает колуном чурбаки. Выдалась свободная минута — не может казак усидеть без дела. Вспомнить свои домашние, мирные занятия радостно и приятно. Шутки, смех во дворах.
Гуржий приходит к Вектору с запозданием. От него пахнет садом, лугами, росой — тоже что-то делал, чтоб заглушить тоску по дому, по Наташе. Взяв коня под уздцы, он спускается стежкой вниз, к речушке.
С нагорья ветер несет запахи пашни, людские голоса. Там крестьяне копошатся на своих лоскутных участках: кто с лопатой, кто с мотыгой, а кое-где, впрягаясь втроем, вчетвером в постромки, люди пробуют тянуть за собой плуг.
Поят коней казаки, сами в забытьи смотрят на работающих крестьян, по дворам разойтись не торопятся. Земля парит, самое время пахать — сеять.
— А ну, Вектор, тряхнем-ка стариной! — Хозяин с задором, с предвкушением удовольствия потянул за собой коня в гору, к людям, хлопочущим у плуга. — А ну, камрад, будь ласка, дай нам с конем поработать.