Со времен своей ссылки в Михайловском, с первой встречи полюбился ему голубоглазый и розовощекий увалень, дерптский студент со стихами неожиданными, смелыми, пьянящими, как хмель. Какой избыток чувств и сил, какое буйство молодое! Какая зоркость и какая память! Воспевая Тригорское, ничего не забыл, что было им дорого обоим, «где вольные живали». А послание к няне: «Свет Родионовна, забуду ли тебя»! Сколько в них доброго сердца! И целовал же Пушкин его за эти стихи! Горячо, со всей свойственной ему душевной пылкостью. За няню, за себя, за его талантливость. Годы бегут, а в новых его стихах — все то же Михайловское и хижина изгнанника: «Обоями худыми где-где прикрытая стена, пол нечинёный, два окна и дверь стеклянная меж ними, диван под образом в углу да пара стульев…» И все правда, и все поэзия! Когда еще друг друга не видели, не обманулся, воскликнув в своем послании к нему: «Языков, близок я тебе!..»
Совсем иные окрестности тут, с михайловскими несхожие. И вотчина языковская куда богаче! Великолепный парк, и в нем на взгорье усадебный двухэтажный белый дом, украшенный со стороны фасада семью колоннами дорического стиля и каменной лестницей. Построен он, как типично для времени, с коридорами и двумя просторными флигелями. Двор обнесен узорной металлической решеткой с каменными столбами, обсажен вязами, образующими тенистую площадку. Близ дома — окруженная рядком белых колонн церковь из красного кирпича с приделанной к ней невысокой колоколенкой. Она как нельзя лучше дополняет вид на чисто русскую барскую усадьбу, составляя гармоничный архитектурный ансамбль. Оранжереи, цветники.
На звук колокольчика к подъехавшей тройке выбегают дворовые:
— Как доложить?
— Сочинитель Пушкин.
Старший брат Языкова встречает и вводит знаменитого гостя в дом. К сожалению, Весселя — семейное прозвище Николая Михайловича — сейчас нет. Наскучило, видать, дома, уехал по гостям. А у кого он — бог весть. Может, где-то поблизости — у Бестужевых, Ознобишиных или Ивашевых. А может, в Верхней Мазе, у Дениса Давыдова. В Казани у Фуксов. Или уже в Москву укатил, к Киреевским.
Проводят его наверх через просторный зал, по коридору в покои, предназначенные для особо дорогих гостей.
— Пожалуйста. Располагайтесь!
Комната, с большим широким окном в сад, обставлена мебелью красного дерева, в углу камин в виде усеченной колонны. Он весь исписан вкривь и вкось. Остроумные эпиграммы, шутки и пожелания хозяевам за подписями их друзей. Спокойный — каждая буковка выведена четко — почерк Дениса Давыдова. Порывистый, летучий — самого Языкова. А вот, кажется, Соллогуб. А это кто? Ознобишин. И еще кто-то. Есть чем гостю позабавиться на досуге. Да и самому что-нибудь намарать.
Но Пушкину пока не до этого. Вид в окне изумительный: сад, белизна берез, багровые клены, плакучие ивы, а за ними синева прудов, извилистая речушка. Хочется побродить по раздолью. Хозяин не против прогулки, но сначала к столу: время обеда. Его ведут на террасу, где все готово к дружескому застолью. Отсюда видны обширные поля и перелески, меловые взгорья, остатки земляного вала, защитной черты, некогда ограждавшей русские земли от набегов татар с Дикого поля.
Какой прекрасный собеседник этот второй хозяин усадьбы, Петр Михайлович, историк и геолог. Многое знает о поволжской старине, особенно о пугачевщине. Материалы, у него имеющиеся и собираемые им, могут занять в «Истории Пугачева» весьма значительное место.
Гостю он показывает библиотеку, которая в доме является гордостью. Ее собирают все. А основание заложил, конечно же, Вессель, Николай Михайлович, еще по окончании Дерптского университета решивший сделать родовое село постоянным местом своего жительства. Книги на французском, на английском, на немецком — это все его приобретения. У них уже до трех тысяч томов.
Примечательны в доме портреты членов семьи. В зале на стенах целая коллекция гравюр рысистых и скаковых лошадей: отец был страстным любителем коней.
Оба увлечены ни на минуту не прекращающимся разговором. Он продолжается и во время прогулки по аллеям парка, у прудов и на островке, куда переправились на лодке, в укромной беседке, в тени ветел и высокой березы с аистиным, уже опустевшим, гнездом. Не иссяк он и к полночи, когда укладывались спать, и возобновился вновь, едва проснулись. Он становился все оживленнее за продолжающимся до самого часа отъезда застольем с шампанским и вином, привезенным от Дениса Давыдова, с балыком волжской белорыбицы и ухой из сурской стерлядки, с анисовыми яблоками и грушами из усадебного сада. Лишь на несколько минут оставил гость своего собеседника, вспомнив, что еще не ответил жене на полученное от нее письмо. Попросил перо и бумагу, закрылся в комнате. Положил перед собой те самые четыре листочка, «исписанные кругом», драгоценные для него, чтоб не забыть ответить по всем пунктам. Прежде чем начать письмо, проставил в уголке: «65 верст от Симбирска» и дату.