«Пишу тебе из деревни поэта Языкова, к которому заехал и не нашел дома. Третьего дня прибыл я в Симбирск и от Загряжского принял от тебя письмо. Оно обрадовало меня, мой ангел…»
Много в ее письме всякой всячины. Он всякой мелочи рад. Сам же ее всегда просит: «Пиши о всяком вздоре, тебя касающемся».
Делясь в письме необходимыми соображениями, давая жене отчет о поездке, о ближайших планах, он не забывал при этом, что в зале ждет его великодушный хозяин.
«Здесь я нашел старшего брата Языкова, человека чрезвычайно замечательного и которого готов я полюбить, как люблю Плетнева или Нащокина. Я провел с ним вечер и оставил для тебя, а теперь оставляю тебя для него. Прости, ангел женка. Целую тебя и всех вас — благословляю детей от сердца. Береги себя…»
Спустя несколько часов это письмо двинется по Большому Московскому тракту в одну сторону, сам он — в другую, в противоположную — снова в Симбирск и далее в Оренбург. И хоть не миновать ему Языковых на пути в Болдино, надо же оставить и поэту-другу какую-то памятку. И он вырезывает алмазным перстнем на оконном стекле свое имя. Приедет домой Николай Михайлович — увидит и посожалеет, что отсутствовал. А чтоб не запечалился, Пушкин пишет на камине свое веселое послание и несколько эпиграмм — и наверняка среди них экспромт брата Левушки:
Второй приезд был счастливее. Застал дома всех трех братьев Языковых. После бурных возгласов, поцелуев, объятий полетели пробки в потолок: пили шампанское. За гостя и его «Историю Пугачева», за поэта-хозяина Весселя и его успехи, за Наталью Николаевну, за Дениса Давыдова… Обедали очень весело. Братья Языковы были в халатах, и на первых порах гость разбранил их за азиатскую привычку. Им же был необычен облик Пушкина: он был с бородой. Таким поэт хотел показаться жене.
Путешествие по местам пугачевского восстания благополучно заканчивалось, гость был доволен им. В этот повсеместно засушливый год бог угодил лишь ему одному, уготовя повсюду прекраснейшую дорогу. Лишь на обратном пути прихватили дожди, даже снег — пришлось пятьдесят верст ехать на санях, обновляя зимний путь.
Повезло ему на интереснейшие встречи. Какие лица и характеры! И какая богатая речь у простонародья! Вот у кого, у народа нашего, перенимать литераторам богатства языка. Прав Карамзин: «Чтоб изучить чужой язык, достаточно год-два, а родной язык изучается всю жизнь».
Радовала в пути и природа. А симбирские виды, наверное, действительно, если верить на слово тому же Карамзину, уступают в красоте немногим в Европе.
И приключения были, подчас забавные. С симбирским зайцем, перебегавшим дорогу. Со слугой Ипполитом, что через день пьян и называет своего барина на станциях то графом, то генералом. С червонцем, который дал старухе за рассказы о Пугачеве, что вызвало у оренбургских видоков подозрение. В доносе сообщалось: «Собой невелик, волос кудрявый, лицом смуглый и подбивал под пугачевщину и дарил золотом: должно быть, антихрист, потому что вместо ногтей когти».
Языковы дружно смеялись, советовали написать что-нибудь в ироническом роде.
— Нет, это Гоголю! — Для Пушкина это было решенным. — Если б знали, какую смешную он написал комедию о чиновниках! Вся Россия обхохочется. Я помню несколько пассажей.
Сценки вызвали у братьев бурное веселье.
— Сам же я намереваюсь написать историю России от Петра Великого. Труднее всего написать о самом Петре. Он слишком огромен для нас, близоруких.
— Почитайте, Александр Сергеевич, что-нибудь из того, чего мы еще не знаем.
И гость прочитал под веселые возгласы одобрения написанного весной и еще не опубликованного «Гусара».
Друзья-поэты вспомнили обо всем, чем дорожили, о Москве, о Тригорском и Михайловском, и Языков извлек из шкафа показать гостю общую их реликвию — подаренную ему Ариной Родионовной в канун отъезда его из Михайловского — дубовую шкатулку работы деревенского умельца, прямоугольную, с отделкой из вишневого дерева, с откидной крышкой, с замочком. Тогда же Языков положил в нее пушкинский подарок — автограф вступления к «Руслану и Людмиле» — «У лукоморья дуб зеленый». Этот листок по-прежнему в ней. А кроме него, сувениры из Тригорского: записки, письма Осиповых-Вульфов, стихотворные послания и письма самого Пушкина.