А ведь все эти годы я старалась быть для него идеальной, окружала любовью, заботой, улыбалась, как робот. Но мои удобство и безотказность не помогли. Стоило один-единственный раз оступиться — и меня готовы выбросить на помойку, словно бракованную вещь.
— Чего ты ждешь? — С закрытыми глазами я не могу видеть Освальда, зато слышу, как скрипят пружины дивана, на котором он сидит. — Убирайся из моего дома, шалава.
Гор, любимый, неужели ты ничего не скажешь? Ты не знаешь о моей измене, а значит, должен винить в случившемся себя. Накажешь меня за свою ошибку?
— Вон!
— Да пожалуйста! — В самом деле, сколько можно терпеть оскорбления! Красная, униженная, я дергаюсь к двери, успевая заметить осуждение на лице Анны. Всего пару минут назад она справлялась о моем самочувствии и заботливо предлагала мелиссовый чай от токсикоза, а теперь неприязненно кривит губы. Считает меня шлюхой, изменяющей ее сыну.
— Элен, стой! — Мое запястье ловят теплые пальцы. Гор наконец прерывает затянувшееся молчание: — Пожалуйста, не уходи.
— Что ты творишь, сын? Слышал, что сказала Хлоя? Ребенок не твой. Эта девка тебе изменила и теперь брюхата не понятно от кого. Пусть валит.
— Нет. — С тяжелым вздохом любимый трет переносицу. — Элен не виновата.
Заступился! Он все-таки за меня заступился! Возразил отцу. Воодушевленная, я даже нахожу в себе силы посмотреть на Освальда. Бардовый от гнева, вожак вскакивает с дивана и решительно идет в нашу сторону.
— Ты в своем уме? Не виновата? Что ты несешь? Тебя околдовали? Или из мужчины ты превратился в подкаблучника, в коврик для женских ног?
Каждое отцовское слово для любимого как пощечина. Гор вздрагивает, словно от настоящей боли.
Освальд останавливается в шаге от него и брызжет слюной:
— Не разочаровывай меня, сын!
Под взглядом вожака Гор будто сдувается, делается меньше в размерах, горбится, но продолжает сжимать мою руку.
— Элен не виновата. Я не брошу ее. Мы поженимся, как и планировали.
Даже не верится, что он это говорит — он, примерный сын, во всем подчиняющийся отцу.
От ярости Освальд начинает шипеть как змея:
— Не бросишь? Ты точно спятил. Хочешь выставить себя посмешищем, опозориться перед всей стаей? Ты же будущий вожак! Кто станет подчиняться вожаку-рогоносцу? Несколько месяцев — и запах выдаст, что ребенок не твой.
— Может, существует зелье, способное замаскировать запах? — с надеждой Гор смотрит на гадюку-шаманку, заварившую всю эту кашу. Дрянь! Вырвать бы ей длинный язык! Оттаскать бы за волосы!
На вопрос Хлоя отрицательно качает головой. Что-то мне подсказывает: даже если зелье, о котором спрашивает Гор, существует, ведьма-паскудина не станет помогать нашей семье.
Освальд тем временем негодует:
— Серьезно? Ты ищешь лазейки вместо того, чтобы гнать шлюшку взашей?
— Не говори так об Элен.
— Ты вообще мужик? Что у тебя в штанах? Похоже, у меня не сын, а дочь.
— Дорогой, не надо, — даже Анна не выдерживает этого морального избиения и робко пытается образумить мужа.
— Ладно. Хочешь жить с проституткой — дело твое. Но воспитывать чужого выблядка… Пусть твоя гулящая невеста хотя бы сделает аборт. Подумай о своей репутации.
Внутри все холодеет. Эта беременность — моя единственная возможность стать матерью. Гор же не потребует, чтобы я…
— Нет. Мы не будем убивать ребенка, — говорит любимый и, словно в подтверждение, стискивает мои пальцы.
Глаза Освальда превращаются в узкие щели, пылающие адским огнем.
— В таком случае у меня нет сына. Выбирай: либо ты выгоняешь эту шваль и женишься на нормальной волчице, которую я тебе выберу, либо можешь валить на все четыре стороны вместе со своей брюхатой подстилкой. Понял? Мне не нужен наследник-тряпка.
Гор бледнеет и дергается словно от удара. Это и есть удар — внезапный и сокрушительный, отправляющий в нокаут. Из моей груди вырывается изумленный вздох. Точно такой же слышится со стороны дивана, где сидит мать Гора. Краем глаза я замечаю, как Анна подается вперед, как Хлоя в шоке прижимает ладони к груди. Разве можно быть настолько жестоким? Выгнать единственного сына из стаи. И за что? Просто за то, что он ослушался воли отца?
— Выбирай, — повторяет вожак, и усмешка трогает его губы — мерзкая снисходительная ухмылка, при виде которой хочется помыться. На лице Освальда — осознание собственного превосходства. Он смотрит на Гора с уверенностью победителя, ни секунды не сомневаясь, что угрозами сможет продавить сына, подмять его под себя. Взгляд Освальда словно говорит: «Я знаю, какое решение ты примешь».