Гор обещал убить Эштера, выпустить ему кишки. За предательство, за ложь. Но никакого обмана не было. Эштер не виноват. Вернее, мы виноваты с ним в равной степени.
Что делать? Как не допустить кровавой бойни?
Изнуренная последними событиями и переживаниями, я почти сплю, когда в мою голову внезапно врываются чужие мысли.
«Сын! У меня будет сын!» — крутится в сознании черного волка.
Слышала, у истинных пар так бывает: в зверином обличье они способны улавливать эмоции друг друга и даже обрывки непроизнесенных фраз. Прежде я в это не верила, но теперь убедилась на собственной шкуре. Эштер лежал слева от меня и мечтал о том, как возьмет на руки нашего ребенка.
* * *
Посреди ночи я возвращаю человеческий облик. Это вынужденная мера: моя волчица теряет голову от близости истинной пары и контролировать себя становится невозможно. Зверь не знает запретов, не мучается сомнениями, не понимает, зачем идти против природы. В животной ипостаси очень сложно сопротивляться желаниям, а желание у беременной самки одно — быть рядом с отцом своего детеныша.
Раны затягиваются, вместе с силами и хорошим самочувствием ко мне возвращается сексуальное влечение. Обе моих сущности рвутся к Эштеру, но если человеческая женщина еще способна обуздать инстинкты, то волчица даже не пытается держать себя в руках. Проснувшись, я сбегаю в ближайший овраг, где провожу остаток ночи. Вернуться под теплый мохнатый бок страшно. Рядом с Эштером все мысли только о сексе, о диком животном совокуплении, о том, как приятно и правильно ощущать внутри член истинного. Несколько часов я служила прослойкой между двумя красивыми горячими самцами, но оказаться хотела лишь под одним из них. После измены, после того, как я горела в объятиях идеального партнера, мужчины, предназначенного мне судьбой, страсть к Гору поблекла, выцвела, словно платье, постиранное десятки раз. Конечно, я не признаюсь в этом даже самой себе. С упорством фанатика продолжаю отрицать очевидное. Но обманываться все труднее.
Во второй раз я просыпаюсь на рассвете с мучительной головной болью. Она — результат моих душевных терзаний, борьбы с собственной природой.
Я голая. Платье порвалось на мне в момент обращения, когда я кинулась за Гором, жаждущим мести. Он жаждет мести до сих пор. Сверху до меня долетают обрывки разговора, от которого волоски на руках встают дыбом и в душе взметается паника.
— Завтра в полночь. На выступе горы Всех Богов, — бросает мой, надеюсь, еще жених. — Один из нас умрет. Такое смывается только кровью.
Охваченная ужасом и невыносимым чувством вины, я начинаю карабкаться по осыпающимся земляным стенам оврага.
Нет! Нельзя! Надо их остановить! Любой ценой!
До меня доносится голос Эштера:
— Как скажешь. Завтра, на горе. Деремся до смерти. Элен достанется победителю.
— Я считал тебя своим другом, а ты оказался мразью.
— Да, ты прав. Я мразь.
Из земли торчат древесные корни, я хватаюсь за них, подтягиваюсь, стремлюсь скорее выбраться из ямы.
— Ты сломал ей жизнь и за это сдохнешь.
— Ты не за нее мстишь, а за себя. За свою униженную гордость.
Когда я выбираюсь на поверхность, волки в шаге от того, чтобы вцепиться друг другу в горло. Стоят близко, смотрят яростно, сжимают кулаки, почти рычат. На лицах обоих проступает шерсть — тревожный знак. Как бы они не начали разборки, не дожидаясь полуночи.
— Пожалуйста, умоляю, не надо! Не надо всего этого, — я замираю на краю оврага, заламывая руки. — Не надо крови, смертей. Давайте забудем.
— Забудем? — глаза Гора вспыхивают злым пламенем. — Ты сама понимаешь, что говоришь? Он опозорил меня! Унизил! Выставил дураком. Такое не прощают.
Не прощают. Моя просьба нелепа. Для Гора единственный способ вернуть самоуважение — отомстить. Униженный альфа не успокоится, не сможет жить дальше, пока его обидчик не ляжет в могилу. Мне ли этого не знать? Я же сама волчица.
Мысль о том, что кто-то погибнет по моей вине, из-за моей несдержанности, невыносима. Я не справилась с похотью, и поэтому один из волков умрет. Что, если это будет Гор? Как я переживу потерю возлюбленного? А если — Эштер? Вдруг Гор исполнит обещание и выпустит ему кишки?
Тошнота подступает к горлу. Волчица внутри жалобно скулит, скребет когтями грудную клетку, боится за своего истинного. И я боюсь. Ужасно боюсь за каждого из моих мужчин. Они оба мне дороги.
Я опускаю голову, дрожу, хотя утро на удивление теплое, впиваюсь когтями в бедра, и дорожки крови бегут из ранок по обнаженным ногам.