Когда в воображении прокручивал эту встречу, думал, что ком подкатит к горлу, слёзы выступят на глазах, но ничего такого я, к своему удивлению и, быть может, некоторому облечению, не испытал. Превалировало чувство, будто я всё это наблюдаю как бы со стороны, как на экране телевизора. Только когда чмокнул маму в подставленную щёку, внутри меня что-то на мгновение всколыхнулось. Может быть, позже накатит?
В целом мой приезд воспринят вполне обыденно, всё-таки это тело с подевавшимся куда-то хозяином регулярно навещало родных.
Всё-таки скромно живут мои родители, думаю я, разглядывая довольно убогую обстановку. Чувствуется, что особого достатка в семье нет, хотя я знал, что кое-какая заначка у матери имеется, так сказать, на «чёрный день». Да и я с ними так же жил, пока в армию не ушёл, а потом не поступил в институт. Коммуналка — бич советского общества, мои маленькую однушку получат в «брежневке», только когда этот барак попадёт под снос в 1979 году. Я-то к тому времени давно выписался отсюда, жил и работал в Свердловске, имел семью и был в общем-то по-своему счастлив.
Даже телевизора нет, только радио. Хотя, насколько я помнил, в нашем доме в это время телевизоры были только в двух квартирах, и обе на первом этаже, только в разных крыльях дома. Отец вроде неплохо зарабатывает, однако мои позволят себе телеприёмник только через два года.
Несколько минут спустя я уже сижу за столом, а передо мной стоит тарелка разогретого супа с клёцками.
— Ну как учёба? — спрашивает мама, когда я откусываю от ломтя ноздреватого хлеба.
— Нормально, — отвечаю я, отправляя в рот ложку супа с захваченной аппетитной клёцкой. — Готовлюсь к сессии, по-прежнему староста группы… Блин! Один момент!
Надо же, про подарки забыл. Родители довольны, мама сразу накидывает на себя шаль, отец тут же перекладывает папиросы из пачки «Беломора» в портсигар. А я возвращаюсь за стол, доедать остывший суп. На второе гречневая каша с куриной котлетой. Потом все сидим, пьём чай с баранками и смородиновым вареньем — мама сама крутит дачные припасы, под кроватью и в шкафу по осени всё забито банками с соленьями и вареньями, запасы которых к весне, впрочем, изрядно редеют.
По ходу дела мама рассказывает, что её отец, то бишь мой дед, который живёт где-то под Житомиром, пишет, что левая нога совсем плохая стала, почти не гнётся. Эхо войны, так сказать, его осенью 44-го, когда Украину освобождали, какой-то бандеровец из засады ранил. Живёт бобылём, жену, то есть мою бабушку, схоронил два года назад. Но я помнил, что деда не станет только в 89-м. Хорошо, что не дожил до развала Союза, для него это стало бы серьёзным ударом.
А вот у бати его отец погиб на войне, а мама жила в Куйбышеве. Так замуж и не вышла. Она должна уйти из жизни в 93-м.
— Завтра обратно в Свердловск, значит? — спрашивает батя, с важным видом постукивая беломориной о крышку портсигара.
— Ну да, занятия никто не отменял, — киваю я с мыслью, съесть ли ещё одну ложечку варенья.
— И мою работу тоже, — вздохнул отец.
Точно, как-то я позабыл, что батя в две смены работал на своём «Уральском заводе авто-текстильных изделий». Шестидневку в первую, шестидневку во вторую… Вчера, значит, выходной был в честь праздника, а сегодня снова на работу. Зато завтра, в воскресенье, законный выходной. Обратный рейс в Свердловск в 4 часа дня, последний автобус, с утра надо сбегать на автовокзал, взять билет, жаль, что за сутки не продают, а то бы как приехал — так и взял.
Мои размышления прервал стук в дверь, которая тут же распахнулась, и в проёме показалась небритая физиономия Кузьмича — соседа из 8-й квартиры. Он работает вместе с отцом, только на соседнем участке,
— А я слышу голос знакомый, Женька, думаю, чё ли, приехал… Ну что студент, здорово! — жму узкую, сухую ладонь. — Чё, может, отметим это дело? У меня есть, щас принесу…
— Я тебе принесу! — хмурит брови мама. — Будешь мне ещё ребёнка спаивать.
— Тю, это Женька-то ребёнок?! Маша, да ты посмотри, какой лось вымахал, выше меня на голову!
— Иди-иди, — спроваживает его мама. — Наговоритесь потом, у меня сын с дороги некормленый.
— А как Лёшка Винников, Ванька Косов, Серёга Зинченко поживают? — вспоминаю между делом имена своих друзей детства.
— Так ничего с твоего последнего приезда и не изменилось, — жмёт плечами мать. — Лёшка всё так же водителем на комбинате работает, Ваня учится в Москве, уже четвёртый курс, Серёжа в ресторане играет.
Точно, Серёга у нас музыкантом типа стал, недаром в ДМШ ходил на фортепиано. Хотя сколько раз прогуливал занятия, гоняя с нами мячик на пустыре. В армию его не взяли по причине плохого зрения, так он пристроился в единственный ресторан Асбеста, играет в составе ресторанного ансамбля для жующей публики.
— Серёга в «Ландыше», кажется, работает? — спрашиваю у мамы.
— Да вроде там.
— Вечерком тогда навещу его, да и сам культурно отдохну.
— А деньги-то есть на культурный отдых? — поинтересовался отец.
— На скромно посидеть есть.
— Смотри, а то мы с матерью подкинем…
— Чего ты там подкидывать собрался? — возмутилась мама. — По мне так вообще нечего по ресторанам рассиживать, с Сергеем можно и утром встретиться, ты всё равно в Свердловск последним рейсом завтра едешь… А кстати, Ленка Кравец в прошлую субботу замуж вышла. В Свердловске свадьбу играли, у ейного жениха там своя квартира, между прочим. Однокомнатная вроде, ну так на первых порах им и однушки хватит.
Сказала и так со значением посмотрела на меня, поджав губы. А я вспомнил, что Лена Кравец, которая жила в этом же доме, но в другом подъезде, всё детство строила мне глазки, но я к её намёкам оставался равнодушен. Не знаю почему. Девчонка вроде симпатичная, но… Ну не цепляла она меня.
— Всё равно схожу, сто лет в ресторане не был. А пока пойду прогуляюсь, в свой клуб загляну. Не знаю, сегодня он работает или нет, но так-то по субботам там тренировки должны проходить.
— Дело хорошее, зайди, — одобряет отец. — И от меня привет Янычу передавай.
— Обязательно, — невольно улыбаюсь я, вспоминая маленького, подвижного тренера, который и дал мне путёвку в мир бокса.
Борис Янович Лихтер происходил из поволжских немцев. Когда началась война, его отца упекли в лагерь, хотя тот сразу же хотел записаться добровольцем. Понятно, что виной тому была национальность — в те годы советских немцев не жаловали, считая, что они могут стать пособниками фашистов. Впоследствии, конечно же, отца оправдали, но уже посмертно.
Мать же с 12-летним сыном отправили в Асбест, где женщине предстояло трудиться на тяжёлой и вредной работе. Но тогда выбирать не приходилось. Борис Янович с детства любил спорт, поэтому неудивительно, что после школы поступил на факультет физического воспитания в Свердловске, а по ходу дела увлёкся боксом, ушёл из большого спорта в звании КМС. Вернулся в Асбест, какое-то время трудился преподавателем физкультуры в школе, пока однажды его в городском управлении образования не попросили организовать секцию для ребятишек, чтобы не на улице кулаки чесали, а занимались дракой по правилам под присмотром настоящего тренера. При этом днём он так и продолжал бы преподавать физкультуру в школе, так как тренировки планировалось проводить вечером. Разве что в выходные дни они шли с 11 часов. Лихтер подумал и согласился, хоть ему и выделили всего полставки, посчитав, что учителем он и так, видимо, неплохо зарабатывает.
Я же как раз был из таких, кто любил «почесать кулаки» на улице. Не то чтобы я постоянно искал, кому бы расквасить нос, просто наш городок рабочий, молодежь предоставлена самой себе, собирается в стаи, нередки были драки улица на улицу. А уж если сдуру оказался один в чужом районе (да даже если с парой друзей — роли это уже не играло), то можно было быть уверенным, что домой вернёшься с разбитым носом и синяками. И это в лучшем случае! В уличных драках процветала жестокость. Ножами не резали, на то был негласный закон, в крайнем случае могли огреть штакетиной из забора, но пинали так, что некоторые «счастливчики» оказывались в больнице с переломами.