И вновь - в конец 80-х. В то время мы семьей с весны до осени жили на даче в селе Новая Богдановка. Обычно по воскресным дням ездили в городскую церковь, но слышали, что где-то недалеко, по
направлению к Очакову, есть действующий храм. И как-то летом 1987 года решили побывать там на богослужении. Ехали через поля, заблудились, но в конце концов нашли. На начало службы мы опоздали -
пришли к чтению Евангелия и проповеди. Батюшка (отец Михаил Гашпоренко) сказал слово по случаю празднуемой в тот день - 21 июля - памяти Казанской иконы Божией Матери. Я помню и проповедь - про
девочку Матрону и пустой храм (одна бабушка в церкви и две женщины на клиросе); помню ползущие по половым дорожкам тени оконных перекрестий, пляшущие в густых жарких столбах солнечного света пылинки.
Ровно через три года - именно 21 июля - я служил первую свою Божественную литургию в этом храме... Церковь в Старой Богдановке нам очень полюбилась особой светлой, теплой атмосферой в храме,
красотой, мирной тишиной. Мы стали регулярно ездить туда на богослужения; бывало, даже зимой из города приезжали. Помню, родственники волновались: не попали ли мы в какую-то секту - странно ведь, что
нас так тянет именно туда, за город, ездить? А теперь переместимся в осень 1989 года. Тогда работа в мастерской, хотя она и вполне обеспечивала материальное существование нашей семьи, стала меня
тяготить. В какой-то момент я понял, что хотел бы перебраться жить в сельскую местность. Но это, конечно, было проблематично. Так уж случилось, что в наших с Аллой семьях не было деревенских
родственников. Нам не приходилось в детстве или юности жить в селе у "бабушек-дедушек-тетушек". Потому не было и хоть какого-нибудь опыта настоящей сельской жизни. Тем не менее мы оба чувствовали,
что это - наше. И даже начали присматривать себе загородное жилье... конечно же, в Старой Богдановке, куда мы уже несколько лет ездили в церковь. Сначала нам очень приглянулся район Болгарки, и
именно там мы думали попробовать купить дом. Но прихожанка Богдановской церкви Мария Мурлян, одно время бывшая старостой прихода, предложила сходить с нами и показать известный ей дом на Коммунарке,
к востоку от церкви. Мы отправились с Марией, поднялись на холм и... были совершенно очарованы. Посреди обширного пустыря стоял явно нежилой домишка под черепичной крышей, рядом росли две акации и
небольшая туя. Остальной участок плотно зарос сорняками и дерезой. Но именно от этого дома открывался совершенно потрясающий вид - разлив вод на десятки километров, бухта перед селом, крутые отроги
обрывистого берега. И плывущий над водами храм. Искать лучшего было невозможно... Мария разъяснила, что строение это принадлежит старушке, помещенной уже несколько лет как в дом престарелых. Сын ее,
Витя Шевченко (сам уже дед), живет в селе, и она меня к нему проводит. С Шевченко я переговорил, продать дом он не возражал, но только когда вступит в право наследования. Т.е. не раньше, чем через
полгода после смерти старушки. При разговоре мы определились даже с ценой - четыре тысячи рублей. На том я и уехал. В первых числах января 1990 года мы с Аллой поехали в Печоры, и я с понятным
трепетом спросил о. Тавриона относительно возможности переезда за город. Батюшка неожиданно обрадовался: "Очень хорошая идея! Переезжайте". - Но, отче, ведь вы сами учили нас, что жить по воле Божией
- значит не предпринимать каких-либо самовольных шагов, кардинально меняющих жизнь, если на то нет очевидного указания свыше. А тут переезд в село - для нас ведь это всю жизнь с ног на голову
поставить! Нет ли тут недопустимого самоволия? - Знаете, Михаил, да ведь это вы в городе на голове стоите, а переехав в деревню, станете на ноги. Бог благословит! Вот так мы утвердились в
необходимости переезда. А вскоре это и произошло. Ранней весной, как только потекли ручьи под снеговым настом, стало меня что-то беспокоить, "подзуживать". Захотелось срочно поехать в Богдановку. А
наш "Жигуль", как назло, стоял на капремонте двигателя. Вот и принялся я уговаривать Володю съездить туда со мной на его "Москвиче". Володя долго отказывался: и времени нет, и погода неподходящая (а
в Богдановке дорог с твердым покрытием нет и доныне); ползать же по грязи удовольствие ниже среднего. Но я оказался настойчив, Володя согласился. В Богдановке мы подъехали к дому, полюбовались зимним
еще пейзажем и отправились домой, заехав по дороге к хозяину. Витя вышел со двора и сообщил ошарашившую нас новость: дом уже фактически продан, завтра оформляют документы. Оказалось, что бабулька
померла буквально через пару дней после нашего предыдущего разговора, и только что истек необходимый срок вступления в наследство. Дом продается под дачу. Я онемел, но, помолчав, попытался поговорить
об этом с Витей. Тот долго отнекивался, но в конце концов спросил: "А вам дом как нужен: под дачу или жить?" - "Жить, жить, мы сюда с семьей переехать хотим!" - "Да... Ладно, помню я наш тот
разговор, действительно обещали ведь вам... Ну ладно, раз жить собираетесь, так покупайте уж вы... Деньги есть? До завтра соберете?" - "Соберем. Сколько?" И тут произошло то, что иначе как чудом в
промысле Божием не назовешь: хозяин согласился продать нам дом по первоначальной договорной цене в четыре тысячи, хотя с новыми покупателями договоренность была на четыре с половиной. К следующему
дню мы деньги собрали - благодаря друзьям и, в первую очередь, именно Володе. И оформили покупку дома. Так мы стали сельскими жителями. Долг Володе отдавали мы с большим трудом, но в конце концов
отдали. А тут Господь послал возможность приобрести смежный с нами участок. И купил его Володя, так что теперь мы - соседи. Переехали мы в Старую Богдановку сразу, как только потеплело. Первые
месяцы, да и годы, жили очень трудно - домик был постройки 1905 года, практически без фундамента, общей площадью около 30 кв. м, с одинарными рамами и земляным полом. Веранды не было вообще никакой,
выход из дома - сразу в большую лужу. Ценой титанических усилий постройку веранды мы организовали; правда, она текла при самом слабом дожде, а выложенные перед ней ступеньки почему-то быстро
превратились просто в высокую кучку грязи. Все первое лето каждый разговор у нас заканчивался одним и тем же рефреном. Алла, подобно пророчествующему о гибели Карфагена Катону, любую тему завершала
словами: "Но зимовать я здесь не буду". Однако обстоятельства определили по-иному.