В жизни время от времени происходят события, которые невольно заставляют вспомнить эпизод "Матрицы": сбой программы, черная кошка два раза пробежала по коридору. Зачастую на это не обращаешь внимания, суета поглощает зоркость к тонким планам бытия, инстинктивный рационализм мировосприятия старается поместить абсурды жизни в слепое пятно сознания. Но тем не менее иногда вспоминать о таких событиях необходимо, вновь и вновь убеждаясь, что наш мир вовсе не так прост, как ему хотелось бы выглядеть (дьявол не может не быть лжецом, и псевдорационализм жизни - одно из его лучших оружий). История, которую я хотел бы сейчас рассказать, стала первым звеном в цепочке событий, в результате которых я получил статус "австралийского шпиона". Но и сама по себе она небезынтересна - своей "матричностью", намеком на то, что случайностей в нашей жизни не бывает. Очевидно, что по теории вероятности возможность возникновения описанной ниже ситуации исчезающе мала. Шел 1979 год. Я только что защитил диплом в Николаевском кораблестроительном институте, получив специальность инженера по проектированию боевых надводных кораблей. Работать распределили в Николаевский филиал Северного ПКБ - ведущую проектную организацию по профилю "сторожевые корабли - крейсера". Головное КБ располагалось в Ленинграде, и буквально с первых дней работы в проектном отделе начались многодневные командировки в Ленинград. Слава Богу, мне было там где остановиться - у Аллы, моей жены, в Ленинграде осталось много подруг и знакомых (несколько лет до нашей встречи она прожила там). Как уже упоминал, чаще всего останавливался я у супругов Гилязовых, Геннадия и Людмилы. Жили они в хорошем месте - квартира (точнее, комната в коммуналке) располагалась во дворе Академии художеств на Васильевском, на углу 4-й линии и Большого проспекта. Место было прекрасное во всех смыслах, а теснота компенсировалась радостью дружеского общения. Так что со временем (а проводить в Ленинграде приходилось почти половину календарного года) я там вполне прижился и уже среди жильцов коммуналки считался за своего. В Питере я, естественно, работал; там и отдыхал. Отдых бывал как "культурный", так и не очень. К "культурному" более всего относились многочасовые прогулки по Питеру и такие же многочасовые и регулярные посещения Эрмитажа. Вообще в Эрмитаж я ходил поспать. И перекусить принесенными из дому бутербродами. Спал обычно в кресле в античном зале, в цокольном этаже. Там из кресел не выгоняли. И прохожие не мешали. Чего туда ходить? Да Винчи нет, доспехов нет... Прийти разве что поспать или покушать. Но то не всякий сообразит. Впрочем, в действительности все было вполне возвышенно - постою часок пред голландцами или Матиссом, а более душа и не воспринимает, ощущения притупляются. Тогда я вниз, вниз, тихонько сяду в кресло, умную брошюрку достану - вроде как серьезным делом занят. Ну а под это уже и подремать можно. Когда же ко мне привыкли - как к гипсовой копии "толстого юноши, читающего книгу" - то я потихоньку и бутерброды стал приносить. Ел, можно сказать, из-под полы. "Некультурным" же отдыхом было традиционное "нашенское" времяпровождение: выпить с друзьями, пообщаться. Правда, в описываемом случае и "друг", и "общение" оказались очень специфическими. Из двора, где мы жили, через арку есть проход в сквер Академии. Деревья, скамейки, мамаши с колясочками. Решил как-то отдохнуть там на свежем воздухе - начало лета, мягкое тепло... Пригласил Вениамина - соседа, постарше меня возрастом, притом вполне компанейского. Взяли мы несколько бутылок легендарного красного портвейна "777". Настроение отличное. Когда же у тебя "отличное настроение", невозможно мириться с тем, что ближнему плохо. Нам с Венькой было хорошо. Однако явно плохо было высокому, худому, черному как смоль негру, который присел на пенек невдалеке от нас и с выражением вселенской печали неотрывно следил за нашими манипуляции с бутылками. Конечно, я не мог не пригласить его в компанию. В качестве отступления поясню: нам, работникам СПКБ, вообще категорически запрещалось общаться с иностранцами. В любой ситуации. На инструктаже в 1-м отделе объясняли - вполне серьезно! - "Если к вам на Невском подойдет иностранец и спросит, как пройти к Зимнему, вы должны сказать ему буквально следующее: "Моя твоя не понимайт", - и быстро удалиться". Но негр у меня ничего не спрашивал, а только слезно взирал. Он страдал (помните негра из "Особенностей национальной охоты": "Трубы сушит, понэмаиш?") и выразительной мимикой взывал о помощи. Был ли негр иностранцем, я решил не выяснять - спасать нужно человека! - показал ему на нашу скамейку и сделал приглашающий жест. Тот мгновенно материализовался рядом и потянулся за бутылкой. Я, естественно, дал. Оказалось, страдалец способен, хотя и с трудом, изъясняться по-русски. Жизнь налаживалась... Подробности этих посиделок пространны и несущественны. Помню фрагменты - несколько походов за новыми порциями "777"-го в винарню на набережной, возле моста Шмидта. Помню, как товарищ негр выстукивал ритм на пеньке, используя его вместо тамтама, и распевал "Катюшу". Пел он красиво, но сам был какой-то странный, жалкий, что ли, и словно пытался компенсировать свою недостаточность энергичными заверениями в "советском патриотизме": "Социализмус ошень хорошо, капитализмус ошень плехо. У нас капитализмус, ми хотим делат коммунизмус" (кстати, полное вранье - Сенегал никогда и не покушался на вхождение в прогрессивный стан "социализмуса"). Причем, несмотря на нашу скептическую реакцию и заверения, что мы не из КГБ, он продолжал на том настаивать. Ладно. По ходу дела "активист прогрессивного человечества" представился: Мамаду Сек, в исламской транскрипции - Мохаммед Сек. Сенегалец. Художник, сын художника. Приехал в СССР повышать квалификацию и вот учится в аспирантуре Академии художеств. Живет в общежитии. Мамаду сообщил, что они с отцом расписывали президентский дворец. И что он желает предъявить фотографии сего художественного шедевра. Для чего всем нам следует подняться к нему в комнату (а академическая общага для иностранцев располагалась в том же комплексе зданий). Веньку (хотя он вроде бы и учился на искусствоведа - впоследствии работал заведующим отделом Эрмитажа по приему иностранцев) росписи сенегальского президентиума не заинтересовали, зато он стал настойчиво требовать от Мамаду показать порнуху, коей, по Венькиному пониманию, у иностранца не могло не быть. Вместо порнухи Мамаду показал хранящуюся в бумажнике фотографию чернокожей красотки. Девица, хотя и была запечатлена в состоянии одетом, выглядела очень привлекательно. Дама сия оказалась модной актрисой, сыгравшей героиню популярнейшего тогда в Союзе итальянского фильма "Синьор Робинзон". Актриса, по уверению Мамаду, была его близкой подругой. Вот на встречу с ней он нас и пригласил. Со всей настойчивостью. А для оформления вызова попросил записать наши адреса. Актриса была хороша, и я решил поехать. Но... так и не смог вспомнить своего домашнего адреса (что, похоже, спасло меня от позорной участи