жего
на бомжа, чем на целеустремленного "черного археолога" - те, как правило, хорошо экипированы. Но как бомж мог бы сюда попасть? И чем бы тут питался? Мы вернулись к расщелине. Спускают меня всей
командой - первого. Эти дни в моей памяти остались одним из самых светлых воспоминаний последних лет, если не всей жизни. Чехи оказались необыкновенно милыми людьми - интересными, адекватными,
добрыми, очень живыми и веселыми. Они все вполне прилично говорили по-русски - плоды образования времен "социалистического лагеря", а самый старший из них (лет пятидесяти), Богумил, к тому же долго
жил в Союзе, работал биологом на Сахалине. Так что общение было полноценным. Да и чешский язык, против моих представлений, оказался близок русскому; общие славянские корни помогали взаимопониманию.
Беседы с ними были не праздными, но, напротив, часто 0151 содержательными, серьезными. А еще наши гости прекрасно пели чешские народные песни. Меня это поразило - в нашей местности, особенно среди
городского люда, кроме "Ты ж мэнэ пидманула..." да невразумительных фрагментов еще нескольких популярных песен, при застолье пения не получается - никто толком не знает ни слов, ни мелодии. Чехи же -
люди городские, далеко не песенных профессий, не являющиеся спевшейся группой (вместе пересекались они не часто), знали нескончаемое количество песен: сложных, многоголосых, мелодичных. Как-то
вечером они устроили нам настоящий концерт, длившийся часа полтора. Пели они настолько красиво, что я даже позвонил Алле, и она слушала их пение по телефону. Откуда такое чудо? Не знаю. Чехи были не
только отменные певцы, но и отменные "пивцы". Выпивали они очень грамотно, по-нашему: крепко и в то же время стойко. Гости привезли с собой несколько бутылок домашней сливовицы, градусов под 70,
замечательно чистой и ароматной; угощали нас, мы угощали их своими местными напитками. Все было очень по-дружески; общение любви, радости и - осмысленности. В последний перед возвращением день
уговорил я всю компанию съездить на другую оконечность косы. Уговаривать пришлось в первую очередь "местных" - проблема была в том, что поломалась "Исузу" и ехать нужно было на тракторной площадке. А
дорога дальняя - противоположный от места нашего обитания край. Но я уговорил, апеллируя к профессиональным чувствам, - рассказывал, какие тучи птиц видел на этом мысе (что, конечно, правда).
Уговорил. Подогнали трактор. На дно площадки бросили пару охапок сена, забрались и поехали. По дороге тракторист сделал вираж, вновь въехал в село, остановился у какого-то дома и зашел туда; видимо,
нужно было кого-то повидать. Тут вдруг чехи оживились, о чем-то быстро заговорили друг с другом и... стремительно спрыгнули с площадки. Смотрю - побежали они в близрасположенный магазин. Прошло
несколько минут, выходят сияющие. У каждого в обеих руках по бутылке водки. Ничего себе! Я даже подивился: куда с таким количеством? Тряслись мы на площадке изрядно, часа полтора. В конце концов
добрались до цели. Как и везде на косе, интересно, красиво, но... ни одной птицы. Я был просто изумлен - за многие годы ничего подобного не видел: ведь это место было самым сердцем птичьего
заповедника. Сейчас думаю, что, наверное, птицы почувствовали приближающуюся грозу и откочевали куда-либо в более защищенное место, возможно, на острова. Впрочем, особо никто не расстроился - мне
кажется, гости информацией насытились и в предыдущие дни. Погуляли, посмотрели, собрались ехать домой. И тут мы услышали глухой, но мощный рокот. Небо на западе - в единственном направлении, по
которому мы могли выехать со стрелки косы, - наливалось тяжелой чернотой. Стремительно приближалась страшная гроза. Вообще-то дождь мы все ждали давно; весна была очень сухой, и тысячи гектаров
сосновых лесов начали желтеть. Не от недостатка влаги, но - не выдерживая борьбы с жуком-пильщиком. Зиновий объяснил мне, что дерево борется с вредителем, выделяя смолу. Пропиленная жуком дырочка
залепляется текущей смолой, и жук погибает. Так и идет борьба: что быстрее произойдет - размножится ли вредитель и изъест древесину, или дерево зальет его смолой и "законсервирует". И важнейшую роль
в этой борьбе играет влага - если ее достаточно, сосна успевает держать популяцию жуков на безопасном уровне; если же засуха, смолы становится меньше, жук размножается неконтролируемо, и деревья
гибнут. Что и грозило лесам Кинбурна. Если бы не прошел дождь, погибли бы сотни гектаров леса. Но дождь приближался. Быстро и изобильно. Было ясно, что успеть выехать из зоны ливня уже невозможно. Мы
решили переждать его, спрятавшись под площадкой. Забрались. Свет померк. Хлынуло. Открыли первую из припасенных чехами бутылок, пустили по кругу - момент оказался самым подходящим. Дождь ослабевать
не собирался. Открыли вторую. Льет. Вскоре стало ясно, что дальше сидеть под площадкой бесполезно: снизу, сверху, сбоку лило одинаково - потоком; все уже были мокрые насквозь. Забрались на площадку,
не вылезавший из кабины тракторист завел двигатель. Обратный путь ехали в полном счастье и веселье, бутылки шли по кругу, закусывали сеном из подстилки. Ни тряски, ни дождя, ни длительности пути уже
не замечали - было хорошо. И все запасы чехов ушли точно одна к одной - ни больше, ни меньше, чем было нужно. А к моменту нашего возвращения как раз и дождь закончился. И никто не простудился. А дома
нас ждали шашлыки... А религиозность чехов? Доброта, любовь, самоотверженность в труде - ведь, по выражению Богумила, "в зоопарках работают только идиоты: мизерная зарплата при избытке обязанностей и
ответственности", - мало ли этого? А вера, спросите? А кто судия - в чем эта вера, есть ли она и какова? Через несколько дней чехи уезжали на родину и перед отъездом приехали ко мне. На воскресную
службу. Приехали специально и всю службу выстояли, даже Богумил с его больными ногами (застудил когда-то на Сахалине, в наших походах он больше сидел и ждал). Только Карел, хотя и простоял все это
время, но - за дверями. И объяснил такое свое решение очень убедительно: "Я думаю, будет нечестным по отношении к Богу (!), если я тут пойду в церковь - при том что дома никогда не хожу. Вот вернусь
- попробую пойти у нас на службу". Мы расстались. Больше никого из них я не видел, кроме Богумила. Через год он еще раз приезжал в Николаев, в зоопарк. И привез от всей братии мне подарок -
здоровенную бутылку сливовицы. Вот так. Не судите, да не судимы будете... Когда же наконец мы это запомним?