На моем письменном столе много лет стояла кожисто-когтистая лапа дракона с острова Комодо. Хотя я вообще-то не охотник. Дело не в жалости к убиваемым животным или в неприятии самого "забоя".
Если сей процесс оправдан обстоятельствами, в первую очередь - потребностью в питании, то не мне тем брезговать. Ведь и Сам Господь вкушал мясные блюда - чего уж более для приятия этого как
естественной необходимости в падшем мире?
[18]В моей жизни и после рукоположения была пара эпизодов, когда мне приходилось принципиально решать, кому забивать закалаемое в пищу животное. И оба раза я рассуждал
так: "Я сам ем мясо. Кто-то должен животное в пищу мне забивать. По какому праву я, брезгуя таким делом, перекладываю его на ближнего? Если собираюсь есть эту утку, мне ее и забивать". Я, правда,
слышал, что есть какое-то каноническое правило, запрещающее священнослужителям "марать руки" убиением животных. Даже если такое правило и существует (сам я его не встречал, хотя "Книгу правил"
штудировал досконально; впрочем, возможно, тогда не обратил на него внимания), то я могу отнести его только к "глухой зоне" канонического поля
[19]. В моем ощущении следование такому правилу было бы фарисейством, ветхозаветным левиратом - разделением людей на "сакральных" и "профанных", овец и козлищ: "Поди,
Васька, клозет почисть!" В конце концов, в этой ситуации есть очень простой выход: брезгуешь
[20]работой "резника" - не ешь мясо. Ту памятную утку после завершения погребальной службы - в один из первых годов моего иерейского служения - нам, как мы ни
противились, положили в багажник "жигуленка". Привезя утку домой и выяснив, что забивать ее некому, я отнес птицу на задний двор и обезглавил одним ударом топора. Потом дети ее скопом ощипывали,
готовили. Время было голодное; жаркое получилось вкусное. Еще один раз, будучи в гостях в Подмосковье, я был поставлен перед необходимостью поступить аналогично, но уже в более суровом варианте.
Приехал я на день рождения друга, в семье которого незадолго до того произошли тягостные, трагические события. Но жизнь продолжалась... На праздничный стол друг заказал барашка, супруга должна была
его приготовить. Ждали гостей. Совершенно неожиданно, против договоренностей, барашка доставили живым. Да еще с большим запозданием. Менять что-либо было уже поздно. Вся многочисленная семья
пребывала в настроении растерянном и подавленном - праздник срывался. Тогда я вызвался помочь. Взял с собой старшего из сыновей друга и пошел с ним на задний двор. Топор, удар обухом по лбу
[21]барана; все весьма неуклюже и нервозно. Однако, как бы там ни было, с делом мы справились. Сумели даже освежевать тушу. Обалделость от происшедшего проявилась
только в том, что барана мы забили в противоположном от места свежевания
[22]углу двора - пришлось увесистый груз тащить волоком. В общем, не скажу, чтобы мой опыт в таких мероприятиях был уж очень существенным. Но принципиальное отношение к
сему предмету понятно. Кстати, всего несколько лет назад был в моей жизни и такой, связанный с охотничьим ремеслом, эпизод. Один хороший человек, мой знакомый, попросил освятить его "заведование" -
новый магазин охотничьего инвентаря. Просьба его была вполне искренняя, основанная на религиозном чувстве. Т.е. являлась не пустым следованием моде и потаканием суеверию
[23]- он был верующий христианин. И все же сомнения у меня были серьезные: освящать орудия убийства? Я довольно долго - несколько недель - тянул с решением вопроса.
Советы знакомых как-то на сердце не ложились. Молился. Господь вразумил. Случилось мне в те дни читать книгу Зернова "Три русских философа". В статье об А. Хомякове я прочитал, что этот глубокий
христианский мыслитель и благочестивый член Церкви был не только заядлым охотником, но и крупнейшим для своего времени теоретиком охоты, знатоком множества нюансов сего занятия в традициях разных
народов. Почтение, с которым я относился к личности Хомякова, ответило мне и на вопрос об освящении магазина: надо понимать так, что ничего неприемлемого для христианина в сем занятии нет, и потому
освящение потребного инвентаря является допустимым и даже необходимым для верующего человека. Магазин я освятил. На память у меня остался простой, но замечательного качества складной охотничий нож
"Магнум", не раз оказывавший мне на Кинбурне добрую службу. Итак, понятно - я "не охотник" не из сентиментальных соображений. Почему же? - ведь возможностей к тому было более чем достаточно еще и в
светской жизни. Думаю, связано это с отсутствием во мне настоящей азартности. Интерес игры для меня всегда заключался в процессе, выигрыш как игра амбиций не интересен. Выигрыш же материальный просто
претил - ради этого я принципиально никогда не играл. В то же время сама игра - движение фигур или шаров, расклад карт или символов - иногда занимала. Но эта занимательность всегда была дозированной,
не было желания тратить на то силы и время. Видимо, потому и охота меня не увлекла - азарта нет, а как способ пропитания в наших условиях она крайне малоэффективна (по этой же причине сбор грибов или
рыбалку я понимаю тогда, когда добычи много: клюет вовсю или грибы сами под ноги бросаются). Но все это вовсе не подразумевает, что я хоть как-то осуждаю охоту или не понимаю охотников; мое отношение
к сему виду времяпрепровождения есть только следствие моего характера и не более того. А среди моих друзей немало страстных охотников. Один из них - добрый друг Александр Бабич.