- Ну что вы, атака проведена по всем правилам искусства, мое почтение полководцу. Еще немного второстепенных членов, щепотка потенциального действия, и басурманин убежал бы сам. Теперь будет знать, что сесть в лужу проще, чем кажется: достаточно недооценить своего противника.
Улыбался он доброжелательно, но немного скованно, как улыбаются люди, не до конца уверенные в безупречности своих зубов. Так улыбалась я до девятого класса.
- Надеюсь, дама позволит остаться? Человек, который должен ехать на этом месте, слезно просил поменяться. Не смог отказать, - пояснил он, опережая вопросы.
- Что ж, составляйте, - я пожала плечами. – В свою очередь, дама надеется, что у вас нет привычки распускать ноги.
- Не замечал за собой... Эх, – приподняв полку, чтобы запихнуть мешавшийся рюкзак, попутчик в недоумении замер. - Это всё - ваше?!
Я вновь передернула плечами, на сей раз виновато.
- Не переживайте, я налегке, - мужчина забросил поклажу на пустующее боковое место. - Будем знакомы. Евгений Бенедиктович, но отчество добавлять необязательно.
- Вера. Сергеевна. Можно просто Вера.
Я пожала твердую сухую ладонь и, наконец, смогла рассмотреть нового знакомого. Чуть старше, чем мне показалось вначале, лет тридцать восемь – сорок. Невысокий, довольно упитанный, он был одет в простую рубашку цвета хаки и потертые джинсы. Темно-русые волосы аккуратно подстрижены, тонкий нос с небольшой горбинкой. Зеленовато-карие глаза смотрели спокойно и изучающе. Его лицо, чрезвычайно подвижное, могло показаться красивым, если бы не заметная синева под глазами и общий изможденный вид.
Мы разговорились. Точнее, говорила в основном я, а Евгений Бенедиктович слушал, время от времени вставляя уместные замечания. О себе рассказывал скупо; мне удалось выудить, что он брал двухнедельный отпуск, чтобы навестить живущих в столице родственников, и теперь возвращается обратно.
- Родителей?
- Детей. Рейч там с ними одна, меня не может не мучить совесть.
- Рейч – это ваша жена? – задала я поразительный по своей бестактности вопрос.
- Не совсем. Рейчел родом из Соединенных Штатов, - пояснил он в ответ на недоуменный взгляд, - за все это время она так и не удосужилась сменить гражданство. Мы прожили вместе около трех лет, а когда я предложил расписаться, рогом уперлись сразу двое: московский ЗАГС и сама Рейчел.
- А она-то почему?! Простите, что спрашиваю…
- Да ничего страшного. Не вижу смысла скрывать: ее мотивы до сих пор мне непонятны. Списал бы на женскую психологию, но… - попутчик весело расхохотался. - Короче, трое наших детей получили фамилию Эддисон, а я – от ворот поворот с пожеланием удачи в личной жизни. Лихо, да?
Еще бы! При всем богатстве воображения я не сумела представить женщину, добровольно отказавшуюся от брака в погоне за статусом матери-одиночки. Погодите-ка…
- Дети - тройняшки, - сработал на опережение Евгений. - Два мальчика и девочка, Петер, Макс и Эльза. Их мамаша обожает повторять, что это не дети, а наказание, но расставаться с ними не спешит и просто воет от счастья.
Мда, на мой взгляд, если матери трех гиперактивных деток и есть от чего выть, то счастье в списке возможных причин идет одним из конечных пунктов. В голову закралось смутное подозрение: а не привирает ли попутчик? Слишком уж невероятная история в духе Е. Горац. «Вот был у меня один русский...»
- Не верите, - утвердительно кивнул Евгений и полез в рюкзак за бумажником. Из толстого кожаного бумажника он вытащил цветную фотографию и протянул мне. – Анапа прошлого года. Слева направо: Макс, Рейчел, я, Петер, ну и на шее у меня сидит Эльза. Где-то на заднем плане должен быть пляж, но его там почему-то нет.
Счастливый, отдохнувший Бенедиктович, на голове – пластмассовое ведерко, надетое на манер картуза; загорелая Рейчел с короткой спортивной стрижкой. По довольному личику Эльзы легко определить, чьих рук дело ведро на папиной макушке. Петер и Макс в одинаковых кепках держат родителей за руки, каждый – со своей стороны.
- История, конечно, не совсем классическая, - будто извиняясь, заметил попутчик, – на слово мало кто верит. Бабушка Рейч, старая миссис Эддисон, обещала спустить с меня три шкуры. К счастью, мадам до сих пор не в курсе, что ее внучка не собирается в Штаты. Слишком много... любопытных там развелось, это у нас, в России, каждый сам за себя.
- Извините, что не поверила, - я вернула Евгению снимок. – Ой, а это не ваше?
Я наклонилась, поднимая второй бумажный прямоугольник. С фото улыбалась черноволосая красавица с удивительно белой кожей, европейским овалом лица и сапфирово-синими глазами.
- Любовь всей моей жизни, - серьезно ответил Бенедиктович, убирая Белоснежку в бумажник. - Любовь, как понимаете, трагическая, но ее милый образ навсегда останется в моем сердце... А вы замужем, Вера?
- Я? Нет. Пока нет
- Вот и правильно, замуж не то место, куда стоит спешить, - попутчик одобрительно хмыкнул и о трагической любви больше не заговаривал.
Мы болтали о политике, ценах, соседях, Москве, и, в конце концов, разговор вновь свернул ко мне. Ни намеков («какая вы молоденькая! Не страшно путешествовать одной?»), ни навязчивости – о таком собеседнике я могла только мечтать.
- Так значит, вы возвращаетесь домой, чтобы трудиться на благо отечественного здравоохранения? – подвел итог Бенедиктович. – Похвально, похвально. И прославиться наверняка мечтаете?
- Было бы неплохо, - засмеялась я, - но пока хочется просто помогать людям.
- «Чип и Дейл спешат на помощь», - скептически хмыкнул собеседник. – Открою страшный секрет, друг мой Вера, только тсс! Бескорыстие и донкихотство проходят, как осенний грипп, а нежные побеги романтики засыхают где-то месяца за три-четыре. С вами остаются только зарплата, больше похожая на сдачу, да нескончаемый поток больных. Они, к сожалению, неизменны.
«Нежные побеги романтики», как выразился попутчик, завяли давным-давно, а какой-то особой для себя славы я не ждала, да и не хотела. Как выходец из династии медиков (со стороны отца), знала, сколько на самом деле романтики в профессии врача. Есть специальности престижные, а есть вечные. Безумно нужные, но питаемые лишь молодостью и энтузиазмом. Моя специальность из тех, безумно нужных. Но, опять же, всё зависит от того, куда пробьешься.
- Не бойтесь, Евгений Бенедиктович, я не романтик. А вы тоже врач?
- Стоматолог. Официально – сотрудник госучреждения, неофициально - занимаюсь частной практикой. Как и вы, посвятил себя искусству зуболечения по велению души и с тех пор нередко раскаиваюсь в этом. Шанс на удобную нишу в семейном стройбизнесе я благополучно прос…эээ... прошляпил. Юношеский максимализм, будь он неладен! Хотя, - добавил попутчик, хрустя пальцами, - оно, наверное, к лучшему.
Какое-то время Евгений Бенедиктович молча смотрел в окно, где проплывали поля и мелколесья, едва различимые в вечернем сумраке, а потом вдруг поинтересовался:
- Так куда вам, говорите, ехать?
Я назвала.
- Шутите, – утвердительно сказал он, - потому что такие совпадения – это нонсенс! Я еду туда же, и, если чутье меня не подводит, нам по пути не только в город, но и в больницу. Теперь всё понятно.
До того, как в вагонах погасили свет, попутчик успел поведать – правда, без имен, - кучу забавных историй из жизни уже общих коллег. Я смеялась. Не покидало непривычное ощущение, что мы со стоматологом уже сто лет знакомы и просто встретились после долгой разлуки.
Глава третья
Друзья познаются в еде
Люблю уезжать, потому что всегда есть куда возвращаться. Люблю возвращаться, потому что всегда есть к кому.
NN .
Кто хотя бы раз путешествовал поездом, тот не понаслышке знает, что выспаться там практически невозможно. Со всех сторон доносится бурчание, сопение, кряхтение, храп разной степени мелодичности. Раз в пять минут кто-то обязательно встает и движется через весь вагон, чтобы хлопнуть дверью в тамбур. Лиц страдающих бессонницей не разглядеть, и на душе становится жутко. Я просыпалась от любого резкого звука, будь то гудок встречного поезда или лязг колес при повороте. Вздрагивала, ложилась на другой бок, отлавливала ускользнувшую подушку и забывалась коротким сном, чтобы через час или два проснуться вновь.