— Соболезную, — радостно оскалилась я. — Вряд ли в новой семье тебя будут баловать, как дома. Там ты станешь невесткой, а не дочерью хозяина, там не будет мамы и бабушки, зато наверняка есть свекровь.
— Ха! Ты просто завидуешь. Там такой… такой… красивый, богатый, галантный, ласковый и, говорят, очень добрый. Ну там, живность всякую ущербную домой тащит, меценатствует, помогает молодым предпринимателям.
— Ну-ну, — хмыкнула я, выходя из прозрачной кабинки на парковку. — Радуйся, деточка. Разрешаю.
— Да ты совсем рехнулась, — резюмировала Мейрен после долгой паузы. — Куда прешь, корова, вон моя машина. Совсем мозги растеряла?
— Треснуть, что ли, тебя по башке? — вполне миролюбиво предложила я, разворачиваясь. — Как раз узнаешь, каково это — терять память.
— Пф! Все равно, увидишь моего Вейшенга — сразу ноги подкосятся, — хмыкнула Мейрен.
А у меня в груди что-то екнуло. Какое… знакомое имя. Будто слышала его где-то, и не раз. Еще и тоской такой потянуло, что на глазах слезы навернулись. Может, настоящая Сюэ Кирэн его знала? Или даже была влюблена? И это ее память прорывается сквозь мое попаданство?
Тогда понятно, почему сестра так злорадствует. Видимо, знает, что Кирэн по нему сохла. Интересно, а этот Вейшенг знал о чувствах девушки? Хотя если верить тому, что говорят окружающие, то до комы девушка была толстой, прыщавой и имела кучу комплексов. Вряд ли такая призналась бы «красивому, богатому, галантному, ласковому» и дальше по списку. Но как же болезненно тянет в груди…
— Обязательно так гнать? — Нытье под сердцем вылилось в глухое ворчание, как у собаки, которую уже почти довели, но она еще держит себя в лапах.
— Тебя не спросила! Не хочу пропитаться больничными запахами… второй раз за день! — предсказуемо отозвалась Мейрен, вжимая педаль газа глубже в пол. Ее попсовая красная машинка, похожая на глубоко футуристичную божью коровку, вильнула в потоке и вылетела на скоростную полосу. — Если тебе не купили авто — завидуй молча!
— А что ты забыла в больнице второй раз? — Я моментально выцепила нестыковку.
— Тебя, корова!
— Ага. Значит, раньше ты навещала кого-то другого?
— Естественно.
— Дай угадаю. — Мне понравилось доводить мелкую. Это здорово отвлекало от абсурда и дороги. — Из нашей родни в последнюю неделю никто не заболел, всех недавно видела. Твои подпевалы сами бегают с апельсинами и куриным супом, если ты два раза подряд чихнешь. Ради кого же прекрасная Сюэ Мейрен могла пожертвовать своим комфортом и временем? Неужели из-за потенциально выгодного мужа? Он у тебя что, вдобавок ко всем прекрасным качествам, еще и больной? — Мне даже стало жалко бедного парня на какое-то время. А вдруг он окажется колясочником и просто-напросто не сможет от сестренки убежать?
— Не говори ерунды! Точнее, он болен, но только пока. Кажется, в него стреляли. Или это была авария? В общем, не знаю, врачи говорят, выпишут уже сегодня и будет как новенький, так что неважно. Главное, что я единственная, кто каждый день заказывает ему шикарные цветы и носит фрукты.
— Хм-хм-хм, сестричка. А ты уверена, что здесь никакого подвоха? Выдадут замуж за… неликвид. Что станешь делать?
Все это я говорила, чтобы заглушить бурю странных чувств, неведомо откуда налетевшую на меня. Ранен… Стреляли… Но выжил! Выжил, и это главное! Скоро даже выпишут. Почему это меня так волнует? Аж до прерванного дыхания? Эх, Кирэн-Кирэн, какие же между вами были отношения?
— Это ты у нас здесь главный неликвид. Совсем мозгами поехала, так о семье У отзываться. Ну ладно, сейчас. — Не останавливая машину, дура полезла за телефоном. Я уже хотела ее остановить — слишком жизнь дорога, но она всего лишь разблокировала экран своим улыбающимся лицом. — А теперь завидуй молча. — И показала мне заставку на собственном экране.
— Ха! Это мы еще посмо… — начала было я, рассматривая фото, будто взятое с обложки журнала. И сердце вновь нещадно заныло, настолько знакомым показался мне мужчина с экрана чужого смартфона. На секунду даже почудилось, что я слышу откуда-то его спокойный голос и вижу едва заметно дергающийся в улыбке уголок губ.
Глава 3
Фотография чужого жениха так меня оглушила, что всю оставшуюся дорогу я молчала, к радости Мейрен. Она-то придерживать язык не собиралась, жужжала и жужжала, как надоедливая осенняя муха, что-то про мою ничтожность и свою офигенность.
Я ее слушала вполуха. Потому что усиленно копалась в себе, протискиваясь между извилинами, закостеневшими под воздействием убойных доз успокоительного.