- А вы давно здесь? – поинтересовался Адольф у сидящих напротив него старцев.
- Да как вам сказать, – ответил Маркс, – лично мне кажется, что я нахожусь здесь столько, сколько себя помню. Все стало родным и знакомым, словно я тут и родился.
- И у меня точно такое же чувство, – поддержал товарища Энгельс, – если иногда и находят какие-либо воспоминания, то очень смутные, словно обрывки старого позабытого сна.
- Кстати о снах, – оживился Гитлер. – Как раз сегодня мне приснился очень странный сон, будто я – это вовсе не я, а кто-то другой. Причем, сон этот был настолько реален, что я буквально физически ощущал на себе все происходящее в нем.
- Мой друг, – перебил его Карл, – это вовсе не сон. Мы здесь настолько давно, что научились отличать явь от сновидений. Со временем вы сами все поймете.
- А что же это, если не ночной кошмар? – продолжал дознаваться Адольф, которому хотелось во что бы то ни стало понять, что же все-таки с ним произошло.
Фридрих поднес указательный палец к губам и заговорщицки тихо ответил:
- Об этом нельзя говорить. Наказание – удел отдельно каждого, и делиться с другими или обсуждать это строго-настрого запрещено. Иначе может произойти смешение кармических сценариев, что в свою очередь способно привести к самоуничтожению тех, чьи кармы переплелись.
Адольф ровным счетом ничего не понял из того, что сказал ему Энгельс, но переспрашивать не стал.
- Кстати, а не отметить ли нам знакомство сытным ужином? – предложил Фридрих.
- Право, я бы не отказался от чего-нибудь съестного – поддержал товарища Маркс.
- Ну, вот и отлично. Раши, можно вас попросить подойти к нам?
Раши подошел к столу и протянул Энгельсу меню.
- Я думаю, как обычно, – отодвинув меню в сторону, сказал Энгельс. – Принесите нам три порции грибного ирландского рагу с бобами и бутылочку «Шато Марго» 1848-го года розлива, если, конечно, мои друзья не против такого выбора.
Гитлер и Маркс одобрили его выбор кивками. Раши удалился, но уже через минуту вернулся с разносом, на котором стояли дымящиеся тарелки с вкусно пахнущей едой, бутылка вина и три граненых стакана.
Когда перед Гитлером поставили тарелку с рагу, на него напало такое нестерпимое чувство голода, до последнего момента скрывающееся где-то глубоко, что он, не теряя ни секунды, начал жадно есть. Маркс и Энгельс последовали его примеру. Более-менее утолив голод, Адольф отложил приборы в сторону, и, откинувшись на спинку стула, с благодарностью посмотрел на новых знакомых. Энгельс открыл бутылку и разлил вино по стаканам.
- Я предлагаю, друзья, – произнес он, – выпить за интересных, умных людей, которых мы встречаем на своем пути. Они являются лучшим подтверждением того, что разум человеческий вечен, а интеллект неисчерпаем.
Осушив свои стаканы, все дружно продолжили есть.
Доев рагу, Маркс полез в нагрудный карман своей туники и достал оттуда небольшой газетный сверток и пачку «Беломора». Вытащив папиросину, он поднес ее ко рту и сильно дунул, так, что табак из беломорины вылетел на пол. Затем он развернул сверток и начал разминать пальцами лежащую там спрессованную пластину травы. Маркс взял в рот пустую папиросину и стал вдувать в нее траву с развернутого клочка газеты.
- Что это вы делаете? – спросил Гитлер, заинтересовавшись действиями Карла.
- Вы, что, Адольф, никогда не курили гашиш? – ответил Маркс, отвлекшись от причудливого процесса.
- Нет, кажется, не приходилось, – неуверенно произнес Адольф, пытаясь припомнить что-то подобное в своей жизни.
- Ну, вот и попробуете, – Маркс улыбнулся и продолжил наполнять папиросину травой. Закончив, он зачем-то облизал беломорину со всех сторон, чем вызвал у Адольфа чувство, близкое к брезгливости. Немного покурив, Маркс протянул папиросину Адольфу.
- Нужно сделать глубокую затяжку, – пояснил он, – и задержать дыхание, насколько это возможно. С непривычки будет не очень приятно, но оно того стоит, уж поверьте мне, я сам ее выращиваю.
Следуя инструкциям Карла, Адольф глубоко затянулся и задержал дыхание. Ощущение, действительно, было малоприятным. Продержав в себе дым секунд десять, Гитлер с облегчением выдохнул и протянул беломорину Фридриху.
- Спасибо, но мне нельзя. Кровью не вышел.
- В смысле?
- Долго объяснять.
- А мне можно?
- Вам, мой друг, в самый раз.
В углу забили куранты. Фридрих извинился и встал из-за стола. Только сейчас Адольф заметил, что Энгельс обладал хорошо сложенной фигурой и по-армейски стройной выправкой.
- Мне пора. Прошу прощения, что вынужден вас покинуть. Боюсь не успеть на прием к стоматологу. Я скажу Раши, чтобы все записывал на мой счет, так что можете спокойно отдыхать.
Перед уходом Энгельс наклонился и что-то шепнул на ухо Марксу. Видимо, Фридрих сказал тому нечто очень приятное, поскольку лицо Карла расплылось в довольной улыбке.
- У вашего друга проблемы с зубами? – спросил Адольф, когда Энгельс исчез в лифте.
- Нет, это часть его наказания. Как вы себя чувствуете?
- Честно говоря, мне не очень удобно, что Фридрих заплатил за нас. Я чувствую себя обязанным.
- Не берите в голову, Адольф. У вас, я уверен, совсем нет никаких средств, да и появятся они нескоро. Фридрих может себе это позволить, у него здесь налажен небольшой нелегальный бизнес. Они с Хрущевым проворачивают какие-то махинации за спиной у Сталина. Мне неизвестны их дела, я не интересовался подробностями, знаю только, что они на этом неплохо зарабатывают. Я уже давно нахожусь на содержании своего друга, и меня такое положение, признаться, нисколько не гнетет. В конце концов, деньги должны зарабатывать те, у кого это хорошо получается. Остальным приходится либо как-то выкручиваться, чтобы не протянуть ноги, либо довольствоваться подачками судьбы. А она, скажу я вам, та еще скупердяйка. Давайте лучше добьем косяк.
Маркс протянул Адольфу наполовину выкуренную папиросину, тот послушно взял ее, втянул струйку горячего смолянистого дыма и задержал дыхание. Когда держать в себе не было больше сил, Адольф выдохнул и откинулся на спинку стула.
Вскоре тело Адольфа начало неметь, а затем медленно затвердевать, словно застывающий бетон. Во рту образовалась неприятная сухость, казалось, весь организм стремительно высыхает. Адольф почувствовал себя статуей, он не мог двигаться и даже моргать, его застывший взгляд устремился на сидящего напротив Маркса, который, видимо, находился в похожем состоянии.
- Щас придет, – тихим и даже каким-то утробным голосом сказал Маркс.
Это почему-то вызвало у Адольфа улыбку, и он на несколько секунд освободил свое тело от бетонных оков. Теперь стало казаться, что все члены его организма сделаны из пластилина. Адольф даже попробовал размять свою руку, но она была холодна и поэтому плохо мялась. Вскоре тело вновь начало затвердевать. Адольф почувствовал внутри пустоту, он ощущал себя полым бронзовым памятником какому-то герою, который поставили посреди площади, и теперь возле него каждый вечер собираются толпы праздно гуляющих горожан. Голоса людей были отчетливо слышны, они попадали в его бронзовую голову и гудели в ней громким эхом. Вскоре по телу прошла легкая дрожь, которая усиливалась с каждой секундой. Адольфа затрясло, и он испугался, что может упасть и расколоться, тогда его придется паять, или, что еще хуже, если он повредится основательно, то его, скорее всего, переплавят на монеты, и он разойдется по частям, которые уже никогда не соберутся вместе. Дабы не стать кучей разменной мелочи, Адольф собрал все силы, что таились в застывших медных мышцах и постарался устоять на своем пьедестале. Дрожь послушно отступила, но теперь все вокруг него бешено запрыгало и закружилось. Вскоре Адольф понял, что это он сам быстро и беспорядочно дергает головой.