В дверь постучали.
– А вот в нашем музэе тоже… – начал поспешно Алексей Иванович, воспользовавшись паузой.
– Мам, пап, это девчонки за мной пришли. Я Ритку с Валькой на вокзале еще встретила. Я поболтаю немного… Не обидитесь? Я же не на один вечер приехала, еще наговоримся. А завтра, пап, с утра в музей твой сходим. Забыла! Йорик обещал помочь тебе с оформлением музея. Только сейчас он очень занят…
Три девицы в джинсах, топиках, с мобильными телефонами на шее сидели на старушечьей скамейке, которая к телевизионному «прайм-тайму» быстро пустела. Старушки смотрели сериалы под небогатый чай, а потом ложились спать, чтобы увидеть себя во сне Хуанитой, любимой девушкой Альберто.
– Что, вот так просто и познакомилась? – разочарованно протянула Валя.
– Так просто и познакомилась, – отвечала Аня. – Ничего романтичного. Понимаете, нужна была срочно публикация рецензии – контрольная работа по жанрам журналистики. Лева Великосельский уже тогда во все газеты был вхож. Он мне и подкинул идею. Иди, говорит, на выставку авангардистов, напиши что-нибудь в ироничном ключе, а я в «Калейдоскоп» пристрою. Вот и будет тебе рецензия. На выставке этой я чего только не видела! «Дом, выплевывающий жильцов», «Мона Лиза на унитазе», «Медитация на губной помаде», «Вспотевший лоб убийцы Троцкого», «Российские пожарные тушат горящего жирафа Сальвадора Дали»… Через полчаса беглого осмотра я поняла, что голова у меня становится квадратной, и если меня изобразит реалист, все равно получится портрет в стиле махрового кубизма.
– Кубизм – это когда весь мир в квадратиках? – уточнила Валя.
– Это когда небо в клеточку, – пояснила Ритка. – Потом будешь самообразовываться! Продолжай, Анютка.
– Решила довериться слепому случаю. Подошла к первым попавшимся картинам. Смотрю, миленькие такие пятнышки скачут по оранжевым волосикам, правда, сбоку что-то грязное вытекает, но в какие-то лепесточки превращается. Сразу видно, писал человек жизнерадостный, оптимист. Стала в блокнот записывать краткое описание этого безобразия…
Аня откровенно врала подругам. Дело не в том, что она стеснялась своей работы гардеробщицей. История ее любви с Иеронимом касалась только их двоих и не могла быть темой для девчоночьей болтовни. Это было святое. На выставке же этой она действительно была и даже писала о ней, но тогда они уже подали заявления в ЗАГС. Так что знакомство состоялось не с И. Лонгиным, а с его картинами.
– Рядом мужчина с бородкой встал, заглядывает мне в блокнот и говорит: «А это не кактус, порубленный ятаганом и политый кофейной гущей, это портрет мачехи художника». Я ему: «Мачеха, наверное, бедного мальчика замучила домашними работами? Издевается, бьет маленького художника?» «Что вы, – отвечает, – они почти ровесники…» «Все равно жаль мне этого И. Лонгина. Видите, какие у него печальные слоны маршируют в противогазах? А я сначала подумала, что он – оптимист. Вот на первой картине – какой веселый бульон и столько в нем зелени, укропа, петрушки!» «Нет, я не оптимист, – отвечает, – а это не бульон, а „Композиция № 18Б.“ Тут я догадалась, что это и есть тот самый И. Лонгин. Удача какая! Можно тут же взять интервью у художника! Я его спрашиваю: „А это не ваша картина у нас в учебнике „Родная речь“ была – „Начальника политотдела армии Л. И. Брежнева выбрасывает за борт взрывной волной во время высадки десанта“?“ „Нет, это мой отец – Василий Лонгин“. Тут мне впору было очерк уже писать. Отец – придворный художник, сын – авангардист, мачеха – убийца Троцкого, глотательница кактусов или вроде того… Так и познакомились.
– Слушай, так ты, когда закончишь университет, будешь работать журналисткой? – спросила Валя. – В газете или даже на телевидении?
– Честно говоря, девчонки, – вздохнула Аня, – я уже этой болезнью переболела. Не нравится мне журналистика. Да и не получится из меня настоящей журналистки никогда. Как вам объяснить? Ну, не согласна я с такой формой познания действительности, когда требуется лезть к кому-то с дурацкими вопросами, стараться запихнуть живую жизнь в ограниченные рамки жанра и потребностей публики…
– Во завернула! – восхитилась Валя. – А говоришь – не получится журналистки. Уже получилась…
– Помолчи, Валька-дурочка! – прикрикнула на нее Ритка. – Ты бы еще про авангардную живопись поговорила! Дай хоть по делу человека спросить. Аня, а правда, что твой покойный свекор – миллионер?
– Правда.
– Так, значит, твой муж наследовал или унаследовал… Как правильно?.. Короче, получил богатое наследство?
– Получить-то получил, но еще не понятно что, – усмехнулась Лонгина.
– Счастливая Анька! – Ритка закивала головой, и Валька тоже, ей в такт. – Так у вас и дом, наверное, и квартира, и иномарка?
– Есть вроде. Не знаю только, насколько это мое. Да и надо ли оно мне? Вот что у меня точно есть в собственности, только мое и никого больше, так это картина Таможенника…
– Какого таможенника?
– Я сама сначала не поняла. Василий Иванович лично мне завещал одну картину. А Таможенник – это прозвище знаменитого французского художника Анри Руссо. Он таможенником когда-то работал, вот его так и прозвали. Странная такая картина. Экзотический лес с тропическими фруктами на ветвях. Обнаженная девушка заходит в лесное озеро, чтобы искупаться. А в воде отражается большая черная кошка. Называется картина – «Прыжок черной пантеры».
– Тоже авангард? – просила Валя, боязливо поглядывая на Ритку.
– Спроси что-нибудь полегче, – ответила Аня. – Хотя я немного почитала про него в справочнике. Раз уж он мне достался… Руссо рисовал в стиле «наивной» живописи.
– Наивной, – повторила Валя. – Что же тебе только одну картину завещал свекор?
– Одну-единственную.
– А может, она дорогая, картина эта?
– Думаю, квартиру в центре Питера на эти деньги купить можно. Но мне кажется, что он не поэтому ее мне завещал. Он, вообще, был странный человек. Разговаривал необычно, вел себя не так, как все. Мне кажется, что эту картину он мне не просто так завещал, а хотел меня предупредить, что ли?
– О чем предупредить? Чтобы ты не ходила купаться в джунглях? – засмеялась Ритка. – Какая жалость, а я думала, мы завтра с утречка на речку сбегаем. А, подруги? У нас, кажется, пантеры не водятся? В любом случае, мы тебя Анька так просто какой-нибудь драной кошке не отдадим. Аня, что с тобой, подруга?
– Да нет, ничего, это я так…
Ерунда какая-то. Акулина вспомнилась со своими странными словами. Черная кошка, желтый властелин, тихая вода… Не верить священнику или чему-то священному… Василий Иванович тоже предупреждает с того света. Сама, буквально на ходу, придумала это подругам, а поверила в свои слова только сейчас. Ведь черная пантера – и есть черная кошка? Чепуха какая-то! Акулина, наверняка имела в виду кошку, которая через дорогу перебегает. Обычная примета, суеверие. А тихая вода? Не купаться ей, что ли?..
– Ну, завтра? Первый луч солнца? Молочный туман? Бодрящая водичка? Не боишься, Анька? Заметано?
– Заметано…
Как будто замётным неводом, перегородили девчонки утреннюю речку визгом и смехом. Так, наверное, купались на зорьке и при татарах, и при Петре, и при военном коммунизме. Пока вода будет мокрая, так и будут лететь брызги от женских рук и ног множеством отражений этого прекрасного мира.
Речка бежала весело и резво, и не было нигде ни тихой воды, ни черной кошки, ни, тем более, желтого властелина. Может, это солнце – желтый властелин? Но оно только выходило из-за деревьев и было розовое, свое, родное, без всяких там властных амбиций. Жизнь без суеверий и глупостей, без зависти и обмана! Просто жизнь!..
Такими чувствами переполнялась Аня в это утро, отдуваясь и отплевываясь, ныряя с головой, но почему-то опасаясь брызг, которыми доставали ее девчонки. Когда над речкой прозвучала знакомая мелодия, она не сразу сообразила, что это проснулся ее мобильник. Подплывая к берегу и выбегая на непрогретую еще траву, Аня подумала, что звонок в бассейн – дело обычное, естественное, а вот сюда, на лесную речку – какое-то кощунство…