– Конечно. Но почему именно мукачевский?
– Я туда пацаном ездил. К родичам. Отдыхали на Латорице. Красотища – не нарисуешь! Замок на горе, в небесах, выше – один Бог. И весь городишко – как Таллин! А пролетарий по этой красотище – ободранным джипом! Газ, грязь, бензин, автоматы, пивные банки и девки. А? А в финале – потоп. Всемирный. И все проваливается – “в туман, туман, туман…”.
Я не успел согласиться или запротестовать, как он, чтобы не показаться слишком «лиричным», срезал настроение – “шуточкой-прибауточкой”:
Слева направо: Семен Владимирович, Алексей Владимирович с сыном Сашей
“Азия” в этот раз был он, “скиф”, глаза прищуренные, как у японца.
Джип мне не понравился. У меня он вызвал ассоциацию с американцами: оккупированная зона, бравые негры в пилотках, конец войны. Высоцкий сразу же предложил другой вариант. Мотоцикл с коляской. На нем двое в черных блестящих плащах и мафиозных брехтовских шляпах под касками; за ними – хмурые тени от других мотоциклистов. Двое снимают каски – “белокурые бестии”, “истинные арийцы, характер нордический”, красивые, как Штирлиц.
Мы отказались и от этого – как от знака чисто немецкого фашизма. Так въезжали в города немцы, на мотоциклах с колясками. Так въехали в наш киевский двор немцы в 1941 году…
От мотоцикла Высоцкий и не думал отказываться. У него уже, оказывается, был текст. (“Так, прикидка”, – сказал Владимир).
И это уже был ключ для последующего.
Тем не менее сначала появился еще один вариант, “промежуточный”, от которого мы тоже отказались, хотя он был театральный и выразительный.
Это был вариант “под Илью Рутберга”. Скрежет метала и визг тормозов, которые обрываются вдруг. Тихо и зловеще на черную сцену выползает все тот же мотоцикл с коляской. На нем – пирамида тел (“Сколько их может там удержаться? Пять? А если с десяток? Попробуем”), гора блестящих мышц, культурист на культуристе Кожаные штаны, у некоторых такие же куртки – на голое тело. Парни. Между ними – две девицы; не отличить от парней: тоже кожа, побрякушки, металлические заклепки и цепи. Что-то от Ульрики Майнгофф и ее банды.
Детское письмо В. Высоцкого матери Нине Максимовне
Пирамиду тел венчает нежное творение – а ля балет, в тунике. Венок из цветов на голове, длинные белые волосы, типичная Лореляй.
Пирамида – движение, единое целое, монстр. Потом они разыгрывают ритуал почитания принцессы. Рокеры ей поклоняются, приветствуют. После чего – группой насилуют свою Белоснежку. А девчата в кожанках им сладострастно ассистируют…
Со временем все выкристаллизовалось на модерновых мотоциклистах и на «ночных ездоках». На рокерах, врывающихся в город на модерновых мустангах: клаксоны, слепящий блеск фар, черная кожа, металлические побрякушки, цепи и дубинки.
Я записывал за ним его “мотоцикловый” сленг – для Зорина:
– Кончай слепить! (то есть не ври, не задавайся).
– Глуши мотор! (в смысле “ну ты и загнул!”).
– Слушай, ты бы отключил зажигание.
– Шоссе – как штык, вспарывающий брюхо ночи.
– Парень – бетон! (похвала).
– Дорога – как девка: сама под колеса ложится!
– Пойдем на обгон.
– На холостом ходу.
– Дай ему по фаре.
– Ну что ж, пеняй на себя: встретимся на зебре! (угроза смертью).
– Стриженая девка косы не заплетет! (то есть так быстро, что она не успеет).
– Асфальт! (наивысшая похвала).
И еще некоторые, записанные неразборчиво. Была реплика об “умниках-философах, которые учат нас жить. Сначала Высоцкий не возражал, чтобы в тексте фигурировал сам Брехт (“Придурок Брехт, очкарик и дерьмо, – вздумал нами обывателя пугать!”). Потом пришли к согласию, что это делать не следует, – пишем же сами, от Брехта “остались лишь рожки да ножки”, как в “Пурсоньяке”…
Брехтовский сценарий действительно выглядел как халтура, от него мы должны были взять только скелет, саму идею. Диалоги, юмор – “аттическую соль”, как говорил Высоцкий, должен был вложить в брехтовскую “сухомятку” Зорин.
Персонажи должны были идти исключительно под кличками. Было двое близнецов-громил, Костолом и Остолоп, их иногда звали общим именем – костолопы. “Костолопы из Европы” (Высоцкий хотел записать для них куплеты). Да и вообще, Высоцкому почему-то очень нравилось слово “Европа”, оно фигурировало часто. Псевдоним главного героя – “Левак”. Сначала он хотел “Левша”, но сразу же отказался от лесковского ассоциатива.