Хозяин, отдающий должное то ли раннему обеду, то ли позднему завтраку, уронил ложку и локтем сбил прислоненный к креслу костыль. Задрожал, вспотел: прилипли ко лбу редкие волосики. У очага, зажимая рот рукой, застыла хозяйка.
Рыжий, как ни в чем не бывало, кинулся облизывать ложку.
— Воды дайте, — попросила Берегиня.
Хозяин обрел дыхание. Резво подковылял, стал освобождать государыню от ноши:
— Иди, детка. Иди к деду.
Микитка охотно полез к нему на руки, ухватился за вислый нос.
— Садитесь, матушка. Велга, дура костлявая! Помоги госпоже!
Только сейчас государыня заметила, что на правом колене расплылось кровавое пятно. Рухнула в жесткое кресло.
— На, детка, кренделька, — ворковал хозяин. — Мокренький? Пошли на горшок.
— Микитка ням!
Кот ушел за этими двумя. Хозяйка принесла коробку и полотняный бинт. Она была действительно костлявая и очень высокая, из глазниц цепко посверкивали глаза. Но руки оказались добрыми. Велга подсунула под спину Бережке подушечку. Разрезав и оборвав с колена окровавленные лоскуты, разбавленным вином промыла ссадину. Вынула из коробки и замешала на вине кашицу из сухих кровохлебки и подорожника, добавила меду, обмазала смесью колено и натуго забинтовала. Остаток вина подала Берегине:
— Не бойся, не повредит. На каком месяце?
— На втором, — Берегиня мелкими глоточками тянула вино. Колено ныло. — Мне выбраться отсюда надо.
Хозяйка кивнула. И вдруг горячо зашептала, обнимая ее колени:
— Отпусти ему. Довгяла незлой. Он из-за меня в тихари[33] пошел! Ты же всем светишь, прости-и!..
— Прощаю.
И покачнулась, потому что под рубашкой на самоцветной звезде лопнул очередной камешек.
Велга устроила Микитку Берегине за спину и сжала руки под передником. Сказала, жалеючи:
— У нас оставь. К дочке снесу — среди внуков затеряется. Кто их когда считал…
Государыня улыбнулась. Прикрывая мальчонку плащом, велела ему:
— Тихо сиди.
А Микитка и не мог бы подать голос, даже если бы хотел: так напихал сладким кренделем рот.
Рыжий потерся у ног Велги, помурлыкал. Можно было идти.
Да и идти недолго — рукой подать до калитки в крепостной стене. Калитку подпирали стражники, то и дело поглядывая на чреватое грозою небо.
— Куда собрался? — неприветливо спросил один.
— За рыбкой, за рыбкой, — залебезил Довгяла, кивая на удочку и корзину в руках у Берегини. Она ссутулилась, ниже опустила голову в наброшенном капюшоне. Кот замер под крышкой.
Второй стражник, томимый скукой, был не прочь поболтать:
— Тю, и дурак ты, тятя. Счас как польет!
— Так на дождь самый клев.
— Домой ступай. Никого не пускаем сегодня, только по особым грамоткам.
— Так у меня особые, — зажав костыль подмышкой, Довгяла сунул в руки стражников по серебряной полушельге. — Очень рыбки хочется…
Разговорчивый стражник хмыкнул:
— Уговорил!
Противно заскрипел отпираемый замок.
Государыня перекинула негнущиеся ноги через борт лодки и, опершись рукой, встала на раскисший берег. Поправила капюшон, чтобы на Микитку не капало. Поклонилась Довгяле:
— Спасибо. Но как ты возвращаться будешь?
Он смущенно крякнул:
— Подожду, пока стража сменится. И впрямь рыбки половлю. А то сараюшка у меня есть, денечка три там пересижу…
Он оттолкнулся веслом от берега. Тучи неслись низко, задевая ракитник. Брызгали дождем. Время от времени вспыхивали в стороне Кромы туманные лиловые молнии.
Берегиня поставила на землю корзинку с котом. Рыжий высунулся из-под крышки, повертел башкой, оглядывая серый неприютный мир, и спрятался снова. Идти пешком он, как видно, не собирался. Берегиня вздохнула.
Первые шаги по раскисшему проселку дались трудно, но потом она разошлась и прибавила шаг, тем более что дождик поторапливал. Сперва Берегиня пробовала держаться под растущими вдоль дороги кустами бересклета, жимолости и акации, но порывы ветра стряхивали с веток целые ведра воды, и, чтобы не промокнуть насквозь, лучше уж было идти под моросящим дождиком, вялым и нестрашным. Изголодавшаяся по воде земля глотала его охотно, отзываясь теплым паром, ноги взрывали сырую корку, а внутри песок все еще оставался сухим.