Одно было в их дружбе отрицательным. Чичи ни за что не желала отпускать приятельницу на прогулки. Четыре раза в день из моей гардеробной доносились истерические вопли.
– Наталья Юрьевна, – сетовали работники, – ну придумайте же что-нибудь! Ведь из-за собачонки она готова нас всех перекусать.
Зелёная с серебром шерсть Чичи, как ковыль, вставала дыбом, вздрагивала, словно от сильного ветра, и не приглаживалась до тех пор, пока в дверях не появлялась Запятая. О, как быстро гуляла в цирковом дворе моя Запятая, каждый раз стремясь поскорее вернуться домой, в вольер! Я радовалась всё растущей привязанности двух столь разных существ и, видимо, слишком легкомысленно отнеслась к прогулкам Запятой. И этого я долго не могла простить себе…
Трагедия произошла утром. В цирковом дворе на Запятую напали тонконогие, с вытянутыми, длинными мордами борзые. Она одна, а их четыре. Четыре хищных, злобных. Клубок, омерзительный клубок чудовищ, рвущих маленькую добрую собаку. Чей-то крик во дворе:
– Несчастье! Борзые напали на собаку!
А наверху я не слышу крика, сидя возле Чичи в гардеробной. Хозяин борзых репетирует своих пони в манеже. Ему кричали, а он, спокойно отмахнувшись, ответил:
– У меня репетиция. Чья собака? Дуровой? Пусть сама разбирается. Чужая беда, не моя. Мне некогда, я репетирую.
И это мог сказать человек?! Так поступил дрессировщик, работающий со мной под одним куполом?! Равнодушие артиста погубило мою Запятую, погубило мою работу нескольких месяцев. Больше нет смешного бокса, но об этом я не думаю, теперь главное – спасти Чичи! Она ничего не ест, и в её застывших горестных зрачках я всё время вижу умирающую Запятую… Чичи не хотела расставаться со своей первой привязанностью. Сколько дней раздавались её крики, сколько дней неподвижно, нахохлившись, сидела она у решётки, ничего не ела, даже насильно не принимая пищу. Чичи слабела. Я брала её на руки, выносила за кулисы, во двор. Жалкая, сломленная горем фигурка обезьяны была живым укором равнодушию и жестокости, которые и я приняла как удар.
Сегодня – собака, завтра случится беда с человеком, и такой хозяин борзых не придёт на помощь. Нет, мы с Чичи ищем в цирке других людей, которые близко принимают к сердцу любую боль, не считая её чужой.
Девочка-гимнастка подарила обезьянке куклу.
– Чичи! Чичи! Нужно жить! Как мне снова заставить тебя кушать и играть? Смотри, какая кукла. Ты ведь даже и не знаешь, что такое кукла по-цирковому.
К – кукла,
У – умеющая
К – казаться
Л – любимым
А – артистом.
Не нравится тебе кукла. Тебе нужно живое тепло.
И я решаюсь взять новую собачку. Какую угодно, только чтобы она смогла вселить в меня надежду, что Чичи будет жить.
Нам принесли артисты щенка. Он ещё плохо стоял на лапах, дрожал над миской с молоком. Но в Чичи что-то встрепенулось, и вот уже слабые ладошки забегали по бурому ворсу непородистого щенка.
– Назовём его Дадон. По лапам вижу – будет большущая дворняга, – решила я.
Снова в вольере Чичи с собакой. Снова весёлая возня, и только однажды я решила проверить верность Чичи и громко позвала:
– Запятая, Запятая!
Обезьянка прижалась к решётке, замолкла, и в её глазах я заметила то выражение ужаса, которое, невзирая ни на что, теперь присутствовало в ней постоянно.
Чичи по-своему занималась воспитанием нового друга. Учила открывать замок на вольере, перекармливала так, что даже неуклюжие большие лапы казались случайно приделанными к непомерно раздутому туловищу. На прогулку теперь они выходили вместе. И я придумала для Чичи новую работу. Перед тем как в манеже появится морж, Дадон, впряжённый в коляску, вывезет Чичи на манеж, а в руках у неё будет плакат: «Внимание! Внимание! Морж».
Да, только ей я могу доверить плакат, оповещающий о новом сюрпризе для зрителей. Ведь она сумеет привлечь внимание потому, что у неё доброе и верное сердце!
Новенькая
Я познакомила вас, ребята, с Чичи. А ведь с неё началась школа для зверей и птиц. Впрочем, послушайте…
Есть такая школа, где вместо крыши – купол, вместо пола – опилки, а класс – круглый манеж, обрамлённый барьером.
Эта школа находится в цирке, и, чтобы попасть в неё, нужно сначала стать приготовишкой в классе, который называется нулевым.
А вот мои питомцы: грач Кара, обезьяна Чичи и собака Дадон.
Сегодня им выпало испытание: в классе новенькая.
Откуда она взялась и как попала в цирк, для меня пока загадка. Может быть, её заманил тёплый пар из люка, смешанный с запахом цирка?
Только прибежали ко мне дети и наперебой стали говорить:
– У вас из цирка сбежала лисичка!
– Лисичка? Да нет, ребята, у меня все на своих местах.
– Вы ошибаетесь. Поглядите: она спит под ёлкой, у самых ворот.
Посмотрела: действительно лисичка. Но конечно, не моя, а чужая.
«Что же с ней случилось? – подумала я. – Почему не кусается и на руки спокойно идёт?»
Она рыжая-рыжая, с песочными боками и чёрными ушками. Степная лисичка. «Назову-ка её Дымкой», – тут же решила я.
Хорошо, что собака Дадон и обезьяна Чичи не умеют разговаривать, а грач Кара знает по-человечески всего два слова: «Доброе утро». А то бы непременно услышала Дымка дразнилку: «Рыжий, рыжий, конопатый…»
Представила её рядом с Дадоном, Чичи, Карой.
Что ж, мой нулевой класс пополнится новой ученицей!
Стул, стол, блюдечко с молоком были ей хорошо знакомы.
На ночлег она устроилась в шкафу. Здесь, среди театральных костюмов и афиш, выбрала себе укромное местечко.
«Лисичка пришла не из леса», – подумала я.
Наступило утро. Первым проснулся грач Кара. Расправил крылья, собрал их и стал чистить перышки, старательно укладывая их одно к одному.
Его утренний туалет меня всегда восхищал.
Но сегодняшний день начался необычно. Грач увидел Дымку. Она смотрела на него своими янтарными глазками.
«Карр-карр!» – издал он воинственный крик.
Дымка стремглав прыгнула на стул, где лежал плед. Но вдруг плед зашевелился. Из-под него выглянула рассерженная обезьянья мордочка.
«В чём дело? Что случилось? Кто нарушает мой покой?» – казалось, хотела сказать Чичи.
Спросонок она не выпускала из ладошек концы пледа, на котором чётко выделялись её чёрные, словно семечки, ноготки.
Они, эти ноготки, обычно приводили грача в замешательство.
«Не приклеила ли ловкая Чичи к своим пальчикам его любимый корм?» – казалось, думал Кара и тут же проверял ноготки клювом.
Ноготки и хвост были постоянной причиной их раздоров.
Когда Чичи обвивалась хвостом вокруг качелей, поддерживая себя, Кара невозмутимо, словно то была ветка, взлетал на хвост и раскачивался. Чичи сердилась, призывая на помощь Дадона. Тот с громким лаем бросался на выручку.
И сейчас обезьяна сморщила губы, завизжала, разбудив Дадона, дремавшего рядом. Он вскочил, сердито залаял.
И вдруг увидел новенькую.
Дымка, не растерявшись, в одну секунду оказалась в шкафу, притаилась, замерла. Её легко можно было принять за оторвавшийся воротник моей шубы.