— Тише, тише! Слушай, так что ж ты вчера ел у нас макароны по-флотски, если мясо вредно?
— Потому что мне не приходится выбирать, — ответил он. — Но когда-нибудь я, наверное, перестану бродяжничать, и тогда заживу, как говорится, по-человечески…
— Когда? — сразу же полюбопытствовала я.
Гелий пожал плечами.
В детдоме он показал ребятам фокусы, попускал пузыри, а потом спросил у Юли, хочет ли она покататься на аттракционах. Та изъявила бурное согласие, и мы отправились в детский парк.
Гелий покупал билеты на все подряд аттракционы, и в ответ на мое напоминание о том, что средства у него далеко не лишние, он только сказал:
— Деньги мои, куда хочу, туда трачу.
Юля каталась вверх, вниз, влево, вправо и по спирали, пока ей не наскучило. За это время я, сопровождая ее, уже еле держалась на ногах.
— Пойдем отсюда, — попросила Юля. — Мне тут надоело.
— Мне нужно зайти в кое-какое место по пути обратно, — сказал Гелий. — Вы не составите мне компанию?
Разумеется, мы согласились. Гелий привел нас в интернат для детей-инвалидов. Он собирался написать в газету статью об этом заведении. О безногом мальчике, который писал музыку, о девочке с параличом, которая рисовала картины единственной функционирующей рукой, о другой девочке, горбатой и глухонемой, которая шила мягкие и добрые игрушки… Всем им было не больше десяти.
— Это несчастная девочка, — представил им Гелий Юлю, — у нее нет родителей.
Ребята подходили к ней или подкатывались на тележках и утешали. Когда к ней приблизилась, неумело протягивая вперед изогнутую ручку, хромая девочка лет четырех, она вдруг повернулась и выбежала на улицу.
Мы нашли Юлю в палисаднике.
— Что же ты убежала? — спросил Гелий.
— Меня напугала хромая, — ответила она.
— А-а, это та девочка, которая лепит из глины? У нее такие добрые глаза… Постой, где это ты поцарапалась?
— Я… пыталась ходить на одной ноге, — не сразу сказала Юля. — И наткнулась на куст. Это очень неудобно — так ходить, — она немного помолчала и добавила:
— Почему они меня жалеют? Им живется хуже, чем мне. У них нет рук, нет ног…
— Ну и что же, что нет, — возразил он. — Они умеют радоваться тому, что у них есть. А ты не умеешь.
Она сердито глядела на Гелия и молчала.
— Идем, — я погладила ее по голове. А она прижалась ко мне и сказала:
— Ну можно… ну можно ты хотя бы понарошку будешь мне мама? Ну хотя бы вечером по воскресеньям? Можно?
Гелий за ее спиной предостерегающе замотал головой и замахал руками. Но я сказала:
— Можно. По воскресеньям утром обязательно, а в другие дни как получится. Только ты накрепко помни, что понарошку, потому что мне лет мало и мне тебя ни по какому закону не отдадут.
— Я понимаю, мама, — шепнула она. И больше уже не отцеплялась от моей ладони.
Пока я объяснялась в детдоме с воспитательницей, Гелий ждал за оградой. Я вышла, и он сказал, еле сдерживаясь:
— Мамаша, вы бы хоть предупреждали! Ты вообще представляешь, что тут произойдет, если ты в какое-нибудь воскресенье не явишься? Это вообще… я не знаю что такое! Ты бы хоть… ты бы хоть со мной сначала посоветовалась!
Какое любопытное заявление!..
— А почему я должна с тобой советоваться? — улыбнулась я.
— Нипочему! Маленькая ты еще для мамы! Тебя саму еще воспитывать и воспитывать.
— Может быть. Но когда я буду большая, мне будет некогда, — ответила я.
Глава 6. Один на один
Я люблю, когда мы вместе ходим на карьеры. Павел берет гитару, и мы разговариваем, поем песни, просто молчим, слушая тишину… Да чего там объяснять — все, наверное, знают, как хорошо бывает посидеть в лесу с друзьями.
Гелий согласился пойти с нами. Выглядел он в тот день неважно: был какой-то хмурый и неразговорчивый.
— Что стряслось? — спросила я.
— Если ты хочешь совершенствоваться, нельзя себе потакать, — сказал он. — Но иногда бывает очень трудно выявить, в чем заключается это потакание. Например, когда человек нарочно не ложится спать в новогоднюю ночь, хотя ему хочется спать, и когда человек засыпает днем, если ему хочется спать, — все это потакание. Вот, допустим, я хочу спать. Что мне делать? Какое решение правильное?
— Лучше вечером ложись пораньше, — посоветовала я.
— Да это я ассоциации высказываю, — возразил он. — У меня другая проблема.
— Хмуриться и говорить о проблемах — наверняка потакание себе, — пожала плечами я.
— Ладно, — кивнул он и принялся улыбаться: сначала пластилиновой улыбкой, а потом и на самом деле забыл о своих дилеммах.
На квартире у Галки нас уже ждали остальные, и мы все вместе отправились в лес.
— У нас завтра открытый урок по химии, — делился Женька.
— А у нас с Павкой контрольная по геометрии! — Райка сморщила нос. — Терпеть ее не могу!
— Но ведь мы изучаем необходимую для всех базу, — возразил Павел.
— Необходимую! — передразнила Райка. — Это уж точно, не обойдешь, не объедешь! Пирамида и производная от ее сечения. Кроме того, я еще хожу на лекции по комплексным числам.
— А зачем? — изумился Женька.
— Зачем-зачем, — сказала она. — Тем, кто ходит на лекции, делают всякие поблажки и к доске вызывают реже, разве не знаешь?
Гелий усмехнулся. Все поглядели на него, но он больше ничего не произнес.
Когда мы пришли на наше обычное место и расселись, Гелий сказал:
— Вот насчет лекций по комплексным числам и прочего. Мне однажды в поезде вопрос задали, вроде теста, он мне сейчас вспомнился. Представь, говорят, что тебе осталось три года до смерти, от которой никак не спастись. Как ты будешь жить? Вот вы бы что ответили?
— Я бы так просто не сдалась, — первая сказала Галка. — Я бы ходила по врачам, искала возможности выжить…
— Твоя смерть, как я сказал, неизбежна, никто тебя не спасет, — перебил Гелий.
— Фу, я не хочу на такие темы думать, — сказала тогда Галка.
— Нет ничего противнее, чем знать, когда ты умрешь, — высказал свое мнение Женька. — Неизбежность — хуже всего. Я, наверное, месяц рыдал и жалел себя, а потом бы… а потом бы разозлился, бросил школу и пошел бы делать, что я люблю! Я бы занимался танцами и выступал, вот бы что я делал!
— А я бы ни дня не рыдала, а сразу стала бы жить в свое удовольствие, — начала Райка. — В школу бы тоже не ходила и не училась, а только ела бы мороженое, плясала на дискотеках и развлекалась на всех аттракционах Луна-парка.
— А ты, Павел? — спросил Гелий. Павлик поправил очки на переносице и сказал:
— Три года! Для науки маловато. Надо успеть хоть как-то оставить след. Помогать людям и всякое такое.
— Ладно, — кивнул Гелий. — Это хорошо. А что ты скажешь, Ольга?
— Составила бы список целей, — ответила я. — И выбрала бы самые важные.
А про себя подумала: «И вообще, это зависит от того, чем будешь ты эти три года заниматься».
— Так вот, мне тогда сказали: чтобы жить без противоречий с собой, надо жить так, как бы ты жил за три года до смерти, — заявил Гелий. — Правда, Райка думает только о себе, и мне это не симпатично… но, тем не менее, живи она так, она была бы довольна. Только я подозреваю, что ей бы это вскоре надоело. Я вчера Юльку катал, катал на аттракционах, так она сама оттуда запросилась.
— Какую Юльку? — сразу заинтересовалась Райка.
— Неважно, — сказала я. — Гелий, а ты бы сам что делал? Если б три года?
— Я не знаю, — грустно ответил он. — Павлик, дай, что ли, гитару…
И запел что-то незнакомое, мне запомнилось только:
— Сам сочинил, — утвердительно спросил под конец Павлик. Гелий кивнул.
— Здорово, — улыбнулась Райка. — А еще?
— Моя очередь, — сказал Павлик. Так они и чередовались, песня за песней.