За два часа я порубил всю поленницу и перед решающим сбором дерева решил устроить перекур. Солнце уже немилосердно припекало, и я скинул майку, ставшую мокрой от пота.
- Ох, что же ты худенький такой? – загундосила старушка, увидев мою поджарую фигуру. – Картинки страшные вон у тебя на груди.
- Это татуировки, баб Моть, – пояснил я. Уж у ее внуков таких картинок масса должна быть.
- Видела, а как же. Только это все не от Боженьки пришло, – парадокс двойного действия. Баба Мотя верила в Бога, но ее пуделя звали Люцифером. Когда я обратил на это ее внимание, она ответила по-деревенски просто. – Так мне же внучата подарили собачку. Вот и назвали так. А песик привык уже. Не хотела я его травмировать-то.
Я побурчал себе под нос, где я видел такие травмы, таких внуков, и такого пса, но запнулся, посмотрев на Люцика.
Пудель мелко дрожал и готов был упасть в обморок. Напротив стула, у самых ног бабы Моти, стояла Чуча и с интересом смотрела на плешивого собачьего принца.
- Чуча, не трогай его, – прошипел я, тихо подбираясь ближе. – Не. Трогай!
Гадко улыбаясь, домовиха ущипнула пса за филейную часть. Бедный пудель этого не вынес и отчаянно скуля, оросил бабу Мотю своими жидкостями. Та от неожиданности, выпустила собаку из рук.
Люцифер, виляя тощим задом, прижался к ее ногам, и принялся дрожать еще сильнее. Пока из-за поленницы заготовленных дров не раздался мерзкий смешок Нафани.
- Вот ты где, животная противная. Бойся гнева Нафаниного! – загундосил дух, показывая пальцами козу. Несчастный пес мелко затрясся от страха. Я зарычал и двинулся к дровам с целью проучить мелкого проныру.
Ошалевший Люцик бросился мне под ноги. Вдобавок укусив за щиколотку. Я заорал от неожиданности и пнул вероломного пуделя. Чем спровоцировал истерику у бабы Моти. Старушка увидев, что я ударил ее драгоценного песика, кинулась избивать меня своим бадиком.
- Ай. Баба Мотя. Перестань! – отмахивался я от полоумной старушенции. Нафаня принялся выводить арию Брунхильды из оперы маститого арийца Рихарда Вагнера, гудя, как гигантский шмель.
- Не бей Люцика, нехристь! – визжала баба Мотя.
- Ууу, сожру, – кричал Нафаня, гоняя Люцика по поляне.
- Ууу, псина!! – улюлюкала Чуча, гоня пса на Нафаню.
- Баба Мотя! Перестань!
- Нехристь! Вот тебе!
- Ай!
В этот момент у калитки появилась Алина. Чуча тут же спряталась вместе с Нафаней в ближайшие кусты. Люцик валялся в луже собственного ужаса с ошалевшим видом, а баба Мотя продолжала лупить меня палкой по спине.
- Что тут происходит?! Отпустите его старая ведьма! – рявкнула Алина, кинувшись на мою защиту. Но баба Мотя уже выдохлась. Всхлипывая, старушка вползла на свой трон, взяв на руки полуживого Люцика.
- Изверг. Так напугал тебя, моя собачечка, – шептала баба Мотя, целуя испуганного пса прямо в нос. – Все хорошо, сладенький. Все хорошо. Сейчас бабушка тебе колбаски нарежет вкусненькой.
Я же послав добрые дела куда подальше, подхватил майку с топором и двинулся домой, злясь на весь белый свет.
Аля милостиво обработала мои раны настолько быстро и умело, что я забыл и про Люцика, и про бабу Мотю, и про двух домовых, благодаря которым и начался этот бедлам.
- Бедненький ты мой, – ласково шептала девушка, протирая ваткой синяки. – Расскажешь, что случилось?
Я поведал ей о страшной сече не на жизнь, а на смерть и о вероломных домовых. Алина хохотала, вытирая слезы. Да и я сам уже отошел от произошедшего.
- Ну, вот. А ты говорил, что он будет метать и рвать тебя на английский флаг, – радостно произнесла Чуча, стоя в дверях. За ее спиной маячил лукаво улыбающийся Нафаня.
- Наф. Ах. Ты. Зараза! – прошипел я и бросился за домовым. Тот принялся петлять по двору, улюлюкая мне в ответ, чем еще больше распалял мою ярость. Но удача улыбнулась мне.
Дух, не увидев корягу на дороге, зацепил ее своей ногой и кубарем полетел по тропинке. Мне оставалось только схватить его.
Дальше я не слышал никого. Сорвав по пути пучок крапивы, я потащил визжащего домового в баню. Нафаня завыл. Горючими слезами.
- Вот ты скотина, бес. По твоей милости, меня отлупила немощная бабка, а парализованный пес укусил меня за ногу. А теперь на тебе. Плачет!
- Барин, я не думал, что так все будет. Я же шутил, – вопил домовенок. – Ну не люблю я этого пса. Что ж теперь, сжечь меня во славу Р'глора?
- Ну, польза от всего этого тоже есть, – буркнул я, выбрасывая крапиву и вытирая горящие руки о штаны. – Теперь баба Мотя меня и близко к себе не подпустит. Живи, прохвост.
- Ай, люб ты мне барин. Добрый, хороший.