Про существование этих списков сообщало французское следствие, однако ни в то время, ни после они не были представлены как доказательства. Сам Карлос как-то с юмором сказал, что никогда не читал этих блокнотов и обязательно поделится впечатлением после того, как прочтет.
В 1971 году его деятельность чуть не попала под удар, когда спецслужбы начали шерстить явки пропалестинских левых активистов, в том числе квартиру, в которой жил Владимир Рамирес Санчес. Потом они нагрянули в квартиру, где проживал и сам Карлос вместе с матерью. Там полицейским не удалось ничего найти, и, выругавшись, они пригрозили, что будут присматривать за ним. Он кивнул головой и продолжил смотреть ТВ.
— Тогда я был ответствен за Англию и Ирландию, — рассказал мне Карлос, — и у нас не было оружия, ничего не было… Так что когда в Лондоне полиция приехала к моему дому и дому моей матери, пытаясь найти оружие, у них ничего не получилось.
— Как адрес вообще оказался у них?
— Все просто. Наши адреса были найдены с почти сотней других адресов у первой секретарши, которая была у Вади Хаддада, — известная в Ираке женщина палестинского происхождения. У нее был христианский отец, мусульманская мать, и оба они были палестинцами. Таким образом, мы на долгое время находились под наблюдением, в конце концов я попытался возобновить контакт в Париже с представителем НФОП в Европе, но оказалось, что он убежал обратно в Сирию. Его больше не было, а вот полиция была везде. И вы знаете, часть истории общеизвестна, и именно здесь я нахожусь после всех этих лет борьбы, и я очень этим горжусь. В идеологическом плане я, как марксист-ленинец, согласен с НФОП и с программой борьбы.
Финансовая помощь от Мохаммада Будия не была достаточной для того, чтобы Карлос мог сохранить привычный образ жизни. Имея склонность к языкам, он начал преподавать испанский в одном из колледжей, где проработал почти год с разной степенью успеха, приударяя за слушательницами. Говорить, что Карлос не мог устроить личную жизнь, как это делают ангажированные журналисты, я не буду. Дело в том, что он был увлечен сразу несколькими женщинами, что затрудняло поддержание постоянных моногамных отношений. Как признавался сам Карлос, он мог быть без ума влюблен сразу в нескольких девушек.
Хотя в этот преподавательский период все-таки можно выделить «одну из» ею была Нидия Тобон — красотка, чья семья, так же, как и семья Карлоса, имела предков-революционеров. У нее было блестящее образование, собственная адвокатская контора и, главное, — марксистские убеждения. Своей деятельностью она заслужила репутацию защитника рабочего класса. Карлос снова был сражен наповал. «Виновницей» знакомства стала его мать Эльба, которая свела их на приеме по случаю празднования Дня открытия Венесуэлы Христофором Колумбом. Нидия сразу почувствовала симпатию к молодому джентльмену, у которого в тот день — 16 октября — был день рождения.
В своей книге «Carlos: terroristao guerrillero» Нидия Тобон пишет:
«Мы вели беседу, не замолкая. Вскоре разговор перешел на удручающее положение народов в Латинской Америке и к Эрнесто Че Геваре. Карлос был возбужден беседой: знаете, он был очень молодым и решительным. Он сказал, что однажды мы вернемся в Америку и покончим с режимом угнетателей».
Карлос в ее глазах был воплощением настоящего герильеро — романтичный латиноамериканец с лихо заломленным черным беретом на манер ее кумира Че.
Но в отличие от прошлой жизни теперь Карлос должен был извлекать из каждого знакомства практическую пользу для революционной борьбы. Что касается Тобон, то вскоре он завербовал ее в Народный фронт.
— Я обещаю тебе жизнь, наполненную приключениями, и героическую смерть, — патетически сказал Карлос. — Свою жизнь я уже давно возложил на алтарь победы, поэтому смерть — это лишь еще один шаг на этом пути.