— До тысячи, если хотите. Я собираюсь лечь пораньше.
— Вы будете играть, Гюре?
Сделав вид, что он смутился, и наслаждаясь этим ложным смущением, Гюре ответил:
— Сегодня не буду.
Донадьё перехватил взгляд, который мадам Дассонвиль бросила на помощника капитана. Казалось, он говорил:
«Вы слышали? Так вам и надо! Терпеть вас не могу!»
Бармен принес карты, скатерть и корзиночку с жетонами. Лашо ворча отодвинул свое плетеное кресло. Новые пассажиры, еще не привыкшие к обстановке, ходили вокруг палубы и бросали завистливые взгляды на завсегдатаев бара.
Помощник капитана встал, на мгновение исчез, и несколько минут спустя патефон заиграл блюз.
Большинство танцующих мужчин занимались другими делами. Двое офицеров играли в белот с Барбареном и лесорубом. Капитан слушал Лашо, который рассказывал ему истории об авариях в открытом море.
В тот самый момент, когда доктор повернул голову к Гюре и мадам Дассонвиль, оба они поднялись, но не для того, чтобы отправиться на прогулку, — они стали танцевать.
Под танцевальную площадку была отведена вся кормовая часть прогулочной палубы. Центр ее был ярко освещен с террасы бара. По сторонам, в уголках, царил полумрак. Снизу пассажиры второго класса видели, как двигалась эта пара.
А Гюре все время уводил свою партнершу в тень, наклонял голову, касался щекою ее щеки. Она не отталкивала его, но искала глазами помощника капитана.
Гюре же, казалось, бросал вызов всему миру. Он преобразился. Он уже не был маленьким счетоводом, который стеснялся того, что его из жалости приняли в первый класс с билетом второго класса. На нем был новый пиджак, васильковый шелковый галстук.
Когда танец кончился, пара остановилась, ожидая второй пластинки.
Было уже поздно, потому что обед начался только после того, как отошли от Дакара. Капитан прогуливался по палубе в сопровождении главного механика. Они, вероятно, говорили об инспекции, производившейся днем.
— Если не будет бури, — говорил Лашо, — мы, может быть, и выдержим. Но подождите, впереди еще Гасконский залив! В это время года там наверняка будет неспокойно.
Пара станцевала только три танца. Потом мадам Дассонвиль, стараясь обратить на себя внимание, простилась со своим кавалером, кивнула остальным пассажирам и направилась к каютам.
Что до Гюре, то он просидел еще около пятнадцати минут, то и дело посматривая на часы, маленькими глотками выпил рюмку коньяка, устремив перед собой блаженный взгляд.
Наконец он тоже встал, неловко попрощался с доктором, которому пришлось подвинуться, чтобы пропустить его, и с деланно-небрежным видом ушел в глубь теплохода.
Донадьё не нужно было следовать за ним. Он и так знал, что Гюре не войдет в каюту номер семь, а крадучись направится в конец коридора. Он знал также, что на мадам Дассонвиль будет роскошный вышитый шелковый халат, в котором она однажды заходила к врачу, чтобы попросить аспирин.
Донадьё встал и десять раз обошел палубу, один, крупными размеренными шагами, спустился к себе в каюту, медленно разделся, вынул из шкафа горшочек с опиумом, трубку, ночник, иголки.
Он курил не больше, чем обычно, потому что привык держать себя в рамках. Его мысли не путались. Они были все те же и вертелись вокруг тех же существ, с той только разницей, что эти существа стали для него более безразличны.
Какое ему было дело до того, что Гюре в это самое время лежал в объятиях мадам Дассонвиль, наслаждаясь ее свежим и гармоничным телом? Какое ему было дело до того, что мадам Гюре от усталости и тошноты уже начала равнодушно смотреть на ребенка, который никак не мог приспособиться к жизни? И до того, что Бассо писал уравнения на стенах своей камеры? И до того, что Лашо…
Он без усилия протянул руку, повернул выключатель, дунул, чтобы потушить масляный ночник, и закрыл глаза. Последняя его мысль была о том, что поднимается ветер и что судно накренилось на левый борт: он чувствовал это, потому что лежал, прижавшись спиной к переборке.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Лашо, лесоруб и некоторые другие пассажиры уже не ходили в тропических шлемах, и накануне вечером две-три женщины гуляли по палубе в манто.
«Аквитания» обогнула Зеленый Мыс; вода казалась более прозрачной, небо уже не таким тяжелым, хотя разница ощущалась не очень сильно. Но все-таки все подбодрились.
А кроме того, в то утро начинался праздник, и все сразу же почувствовали, что этот день будет не похож на другие.
Дети, которых набралось теперь около пятнадцати, были очень возбуждены, потому что им обещали игры. Девушки и женщины подстерегали пассажиров на каждом повороте палубы.