И вот они с отчимом вышли на субботник.
Алексей Иванович был не в своем обычном голубовато-сером мундире с погонами капитана милиции, а в синем тренировочном костюме. Подстриженный под «бокс», худощавый, среднего роста, он выглядел не то спортсменом, не то тренером.
Он взялся за дело энергично, весело, и вскоре к нему стали обращаться за советом и помощью. Все время он старался устроить так, чтобы Димка был рядом.
Димка работал молча. Губы его были плотно сжаты, и казалось, что он вот-вот бросит все и убежит неизвестно куда, подальше от нашего дома.
Я понимал его. Еще бы не понимать! Отец ушел от нас, когда мне было восемь лет, а сестре Варюшке, или, как мы ее звали с мамой, Варежке, всего полтора года. И хотя мне совершенно не за что было сердиться на Алексея Ивановича, хотя он был неизменно приветлив и даже шутил с нами, я старался не глядеть в его сторону…
Мы ожидали Яшку добрых полчаса. За это время я успел обыграть Бориса, Димку, Сеньку и Витька поодиночке, а потом в паре с Димкой — всех ребят попарно. Во двор вышла с метлой тетя Зина, и мы с Димкой побежали помогать ей разворачивать резиновый шланг для поливки нашего садика. Выкатила голубую детскую коляску старшая сестра Сеньки Надя и уложила туда двоих малышей в одинаковых белых одеяльцах с синими бантами на боку. Она пошла в магазин, а мы по очереди присматривали за малышами, что было очень просто, так как сообразительные братья почти все время спали.
Мы уже забыли о Яшке и его необыкновенной ракетке, как вдруг от коляски с двойняшками раздался истошный Сенькин крик:
— Теть Зина! Мне надо идти!
И Сенька кубарем выкатился из сирени, выдохнув:
— Яшка идет!
Мы обернулись. По двору шел Яшка — и не один. С ним рядом неторопливо шагал дядя Вадя, его отец.
Они были похожи и не похожи: оба невысокого роста, какие-то квадратные. Волосы у обоих были почти белые, только у дяди Вади они курчавились, а у Яшки походили на пух. Зато носы совершенно разные: у дяди Вади — прямой, а у Яшки — маленький, зажатый щеками, как кнопочка. Дядя Вадя смотрел немного свысока, а Яшка словно был чем-то недоволен.
Одеты они были смешно: в короткие штанишки желтого и голубого цвета и кофты; дядя Вадя — в бежевую с коричневыми и зелеными пирамидами и сфинксами, а Яшка — в пестренькую. На ногах у них были сандалии: переливающиеся, словно перламутровые пуговицы, — на дяде Ваде, и черные лакированные на каблучках, как у девчонки, — на Яшке.
Это было потешно, но мы смотрели не на Яшку и не на его отца, а на то, что Яшкин отец держал в руке: желтый кожаный чехол с золотой «молнией», в котором, мы знали, была ракетка.
Они подошли, и дядя Вадя не торопясь начал расстегивать «молнию». Показалось полированное дерево, затем что-то красное, полумесяцем. Этот полумесяц стал шириться, и наконец — вся огненно-алая, в маленьких ровных шашечках насечки, с мягкой розовой прокладкой губки у основы — она вышла из чехла, как из раковины, — невиданное чудо.
Она была так красива и казалась такой легкой и удобной, что я позабыл о том, что за человек Яшка, взял ракетку в руки и даже взмахнул ею, пробуя удар. Тут же дядя Вадя по-хозяйски отобрал ее у меня, назидательно добавив:
— Хватит, хватит, не казенная! — А затем оглядел нас: — Ну, кто тут чемпион?
Обиженный на него за жадность, которую мы с Димкой не прощали и Яшке, я понимал, что мне не надо вставать к столу. Но надежда хоть на один сет заполучить замечательную ракетку была так сильна, что, взяв свою старую, кособокую, с потершейся резинкой деревяшку, я вышел к сетке. Ребята устроились на скамейке под акацией — «болеть».
Больше всех шумел в ожидании партии Сенька. Когда дядя Вадя замахивался для удара, Сенька ахал и хватался за голову, а при моей удачной защите кричал: «Ура!» — и мчался за укатившимся шариком. Я ждал того хитрого закрученного удара, о котором говорил Яшка, но дядя Вадя, очевидно, приберегал его для игры. Наконец он положил шарик на раскрытой ладони, что означало начало партии, и спросил:
— По нулям?
Я молча кивнул головой и взъерошил мокрую челку. Дядя Вадя смешно присел, высоко подбросил шарик и вдруг резко ударил по нему ракеткой. Я бросился вправо, куда должен был отскочить шарик, но не успел подставить ракетку, как он взмыл вверх и скрылся где-то в кустах сирени, куда никогда не залетали наши шары.
Обескураженный, я оглядывался, разыскивая его, а затем, под довольный хохот дяди Вади и не менее радостное подхихикивание Яшки, долго искал шарик в густых листьях. Затем я отдал его дяде Ваде, тот еще раз присел, подбросил шарик еще выше и ударил по нему уже с другой стороны, послав его в противоположный угол двора. На скамейке тревожно зашептались.