Ну что, наверное, Томазо похож в какой-то степени на музу научного работника.
Я не хвастлив, но к своей чести должен сказать, что вынести одно только присутствие Томазо - задача уже не простая. Возьмем хотя бы историю нашего восхождения на Монблан. Знакомые наперебой утверждали, что вершину нам с Томазо не удастся покорить ни за что. Одна из трудностей заключалась в том, что мы так и не сумели выяснить, в какой стране мира она находится. Тем не менее, в один прекрасный день мы стояли на самом верху и обозревали окрестности. В ознаменование победы я предложил тут же побриться. Мы вскипятили воду на сухом спирте. Я заправил в станок новое лезвие. Подбрил усы, привел в порядок бороду и передал зеркальце Томазо.
Что, вы думаете, последовало за этим?
- Я брезгую после твоего отражения, - сказал мой друг.
Припоминаю, что в те дни, когда мы познакомились, у каждого были свои заботы. Томазо как раз закончил работу над монографией "Преступления животных", где, продемонстрировав скрупулезное знание законов, рассмотрел юридические аспекты рытья нор и дробления деревьев. Я в очередной раз поругался с женой и, движимый исключительно призывами меланхолии, забрел в один из укромных уголков парка культуры и отдыха.
Чей-то сердитый голос донесся из зарослей кустарника. Я отогнул ветку и увидел, как блюститель порядка отчитывает несуразного молодого человека. В траве ползали непонятные создания в виде шляп и туфель. Молодой человек огорченно собрал ползунов в большую коробку из-под торта. Потом с убитым видом поплелся по боковой аллее. Я следом. Из кармана у незнакомца выпрыгнула пружинящая клякса. Я окликнул его. Мы познакомились.
Выяснилось, что, окончив изучение млекопитающих и птиц, мой будущий друг не на шутку увлекся микробиологией. Только отсутствие микроскопа сдерживало изучение любимого предмета. Томазо пошел по самому простому пути - вырастил микробов до размеров обыкновенных собак и кошек. После этого наблюдения за обитателями микромира не составили никаких сложностей.
Одна из особенностей Томазо состоит в том, что его мысли следуют ужасающе простыми путями.
Кажется, я упоминал о том, что Томазо якобы сминал окурок, доставал сигарету из пачки или что-то в этом роде. Самое забавное заключается в том, что курить Томазо так и не научился. То, что он делает, чистая показуха. Томазо мечтает сделаться курильщиком, но из этого ничего не выходит. Он не может научиться затягиваться и даже не в состоянии понять, как это происходит. Видели бы вы его в разгар практических занятий, сплошь окутанного дымовой завесой! Ничего смешнее этого, наверное, нет в природе. В такие минуты напыжившийся Томазо на своей единственной ноге напоминает, пожалуй, пюпитр с нотами.
Судите сами, мог ли я предположить, что моему приятелю при всей его нелепости суждено оказать влияние не только на мою внутреннюю, но и на, так сказать, частную, - иными словами, семейную жизнь.
Воскресенье. С комфортом устраиваемся на западной трибуне. Мороженое. Зеленый газон сочной травы. Закатное солнце. "Спартак" в красных футболках, динамовцы в синих трусах. На двадцатой минуте замечаю, что форма некоторых игроков потеряла окраску.
- Томазо! Зачем ты это сделал? - укоризненно говорю я.
- Не я, а ты.
- Ну, знаешь ли... Я терпел долго, но сейчас скажу.
- Не кипятись. Обрати лучше внимание, футболки каких именно игроков потеряли цвет.
Я задумался. Это были футболисты обеих команд. Те именно, которые играли из рук вон плохо.
В другой раз мы прогуливались вдоль мусорной свалки. Томазо поднял грязную ветку и швырнул в мою сторону. Я уклонился.
...К моим ногам шлепнулась свежая сосновая ветвь! Описывая параболу, сухая кочерыжка пересекла невидимую границу и превратилась в темно-зеленую хвою с розовато-коричневыми шишечками.
По-видимому, Томазо удалось встроиться в психологию моего зрительного восприятия и что-то там изменить.
В тот же вечер жена встретила меня на пороге в расписном черно-белом халате. Я купил халат в нашу первую годовщину. Рисунок изображал перья павлина и сверкал всеми красками радуги. Застирала, что ли?
Утром съел кусок черно-белого телевизионного мяса. Глазунью со светло-серыми желтками. Выпил стакан похожего на солярку томатного сока и ушел на работу.
Шли дни. Наверное, что-то случилось. Где бы мы с женой ни появлялись, все в ее присутствии становилось черно-белым.
Прошло несколько бесцветных недель, и я принял решение.
Мы развелись.
Узнав о моем поступке, Томазо заметно огорчился. Долго пыхтел, посматривал на небо. Потом дружески постучал по моему плечу костяшкой домино, которую держал в руках - это был дубль шесть, - и сказал сурово:
- Слушай, ты, дальтоник супружеской жизни. Советую подумать на досуге над тем, почему дурные примеры заразительны, а хорошие нет.
У меня теперь цветная жена.
Днем она собирает в саду коренья. Вечером возится у зеркала с ритуальными масками. Мы счастливы.
- А знаешь, - говорю я ей в часы трапезы, подхватывая из тарелки корешок, - кто нас познакомил?
- Его зовут Томазо.
- Совершенно верно.
И я в очередной раз рассказываю о своем друге.
- Давай пригласим его на ужин.
Несколько раз мы приглашали Томазо на тушеных слизней с маринованными корешками. Но Томазо очень занят. Все ему некогда.
Жена спрашивает вечерами:
- Кто же он, в конце концов, этот твой Томазо?
Ах, если б я сам это знал!