Вся власть в стране по-прежнему оставалась в руках испанского наместника, переименованного из «генерал-капитана» в «генерал-губернатора».
Генерал-губернатор опирался на армию и на чиновников. Испанская бюрократия на Кубе была важнейшим звеном в системе колониального угнетения. Ненасытные казнокрады, лихоимцы, вымогатели пользовалась почти полной безнаказанностью. К уголовной ответственности за мошенничество, подлоги, взятки и другие преступления испанского чиновника на Кубе можно было привлечь только после того, как представитель испанской администрации расследует справедливость обвинения. «Администрация, таким образом, сама себя судит. Перед её дверью должна остановиться юстиция», — писал один кубинский автор. Но и судебного процесса чиновники могли не бояться. В кубинских судах сидели «свои люди», тоже назначенные по протекции и также стремившиеся разбогатеть на взятках. Но данным, оглашённым в испанской палате депутатов в 1801 году, из трёхсот пятидесяти испанских чиновников, привлечённых к суду за контрабанду, хищения и подлоги, ни один не был осуждён.
А судить было за что. В 1890 году сам министр заморских территорий Ромеро Робледо с трибуны кортесов заявил, что общая сумма растрат и хищений на Кубе достигает двадцати миллионов восьмисот одиннадцати тысяч пятисот пятидесяти шести песо.
Ораторы в кортесах и клубах не стеснялись в выражениях, когда рель заходила об испанской администрации на Кубе. Они называли её «язвой», «раковой опухолью», «национальным бесчестием» и другими подходящими к случаю словами. «Таможни открыты, государственные доходы, которые должны поступать в казну и идти на удовлетворение общественных нужд, расхищаются чиновниками», — говорил в Гаване в 1887 году кубинский депутат в кортесах. «Отчётность — только миф, совесть — ненужное бремя, стыд — излишнее беспокойство, должность — золотая жила, которая позволяет разбогатеть в самый короткий срок, государственная служба — возможность безнаказанно заниматься грабежом».
Чиновничество представляло собой подобие акционерного общества по эксплуатации и ограблению кубинского народа, причём контрольный пакет находился в руках испанских министров и политических деятелей. «Всякий чиновник, прибывающий на Кубу, имеет своего могущественного шефа при дворе и регулярно оплачивает его покровительство. Это всем известно, — писал Энрике Хосе Варона. — Всем известны политики, которые извлекают богатейшие доходы с помощью кубинских чиновников, естественно, что они являются самыми убеждёнными защитниками испанского владычества на Кубе».
Разоблачению этой порочной системы и посвятил свой роман молодой кубинский патриот Рамон Меса. Со страниц книги встаёт душный мир колониального чиновничества, вековые традиции испанской бюрократической машины причудливо переплетаются с нравами и законами воровской шайки. Департамент, где служат герои романа, это хаос коридоров, которому внешняя чёткость линий придаёт видимость какого-то порядка, строй бесчисленных дверей, сквозь который прогоняют несчастных просителей, лабиринт инстанций, управлений, отделов и подотделов, в котором сам дон Хенаро — начальник канцелярии — не может разобраться без помощи специальной карты, всесметающий бумажный водопад входящих и исходящих, над которым стоят серые тучи архивной пыли. Здесь за наивысшую мудрость признаётся умение так написать докладную в далёкое испанское министерство, чтобы министерство, не уразумев истинной подоплёки дела, осталось бы довольно и приняло бы подсказанное решение.
Ненужность, бесполезность этого бюрократического мира Меса иллюстрирует рассказом о пропавшем отделе. Целый отдел внезапно исчез, и никто этого не заметил. Жизнь в департаменте идёт как обычно, отправляются очередные исходящие бумаги, регистрируются и подшиваются входящие номера, двери исчезнувшей канцелярии заложены папками, затянуты паутиной и покрыты толстым слоем пыли. И только чиновники-старожилы по секрету передают новичкам жуткую тайну отдела-призрака.
Художник-реалист подметил и показал типические черты мира испанской колониальной бюрократии. Определяющее значение в нём имеют не личные человеческие качества, а положение, не сам человек, а стол, за которым он сидит. Это античеловеческий мир (мрачными марионетками назвал Хосе Марти героев романа), мир видимости, а не сущности, где важно не быть, а казаться. Обыкновенная торговая сделка, выгодная для обеих сторон, здесь кажется нерушимым брачным союзом. Сиятельного дона Ковео, который не может и двух слов связать, прославляют как великолепного оратора. Даже неграмотный лодочник Доминго, выполняющий ныне обязанности посыльного и доносчика при начальнике, носит за ухом гусиное перо. Он и писать-то как следует не умеет, но хочет казаться чиновником.
Чем дальше продвигается герой романа по службе, тем меньше он работает. Праздность становится его служебным занятием. И, только задумав быстро разбогатеть, он начинает лихорадочную деятельность, превращается, как замечает Меса, в образцового чиновника, ибо появилась настоящая забота, ради, которой можно и попотеть. А настоящее дело для испанского бюрократа на Кубе — это воровство.
Меса позволяет читателю догадываться о тёмных делишках чиновников по обрывкам фраз, доносящихся через неплотно закрытые двери, по внешнему виду посетителей. Иногда он вкладывает в образ глубокий смысловой подтекст (например, сравнивая Служебный кабинет с исповедальней), В результате вырисовывается довольно обширный круг интересов дона Хенаро и его преемника. Они не брезгуют ничем; взятками, поставкой гнилых продуктов испанским гарнизонам, контрабандой, участием в дутых акционерных обществах и т. д.
Не случайно, рассказывая о трагической судьбе скромного, трудолюбивого и честного чиновника дона Бенигно, в конце книги автор сообщает, что Бенигно — уроженец кубинской провинции Матансас. Этот коротенький эпизод имеет глубокое содержание. Дон Бенигно занимает место в силу своих личных качеств — трудолюбия, знаний, профессионального опыта. Он кубинец и не имеет покровителей в Испании. Поэтому-то его и выбрасывают из канцелярии, заменяя полуграмотным, не знающим дела, но зато «своим» человеком.
Во второй части книги поле зрения автора расширяется. Он описывает верхушку кубинского общества, высший свет Гаваны. Из грязных комнат канцелярии действие переносится в роскошные гостиные, бальные и банкетные залы. Меняется и рассказчик: сам автор занимает место племянника дядюшки Куэваса — юноши честного, наблюдательного и весьма неглупого, но во дворцы гаванских богачей явно не вхожего.
Фигуры друзей дона Ковео — судьи, полковника, фабриканта, прелата, журналиста — имеют символическое значение, они олицетворяют столпы колониального режима — суд, армию, церковь, продажную прессу, крупный капитал. Это «патриоты» Испании, «интегралисты» (сторонники целостности испанской колониальной империи), члены партии «Конституционный союз». Ораторы этой партии заявляли, что если Кубе будет предоставлена конституция, то они разорвут этот документ, клочки засунут в патроны вместе с пулями и будут стрелять ими в недовольных.
Типической особенностью колониального общества, описанного в книге Месы, является сочетание буржуазных навыков с феодальными традициями, культа денег с паразитизмом. Персонажами романа движет одна могучая сила — стремление разбогатеть любыми способами, любой ценой. Почти с плакатной простотой выражает это автор в ряде точно найденных деталей: фигурка золотого тельца украшает кабинет дона Ковео, золотая цепь связывает героя с невестой и т. д.
Но деньги не вкладываются в производство, а используются для потребления. На вопрос: «Что делать с деньгами?» — дон Хенаро авторитетно разъясняет своему «ученику»: «Прежде всего подыщи хорошего повара». Роман наполнен красочными натюрмортами, описанием обеденных столов, переполненных всякого рода едой. Постоянным аккомпанементом действия служит стук вилок и ножей, звон бокалов.