Девушка, придя в полное смятение, испытывала такую несказанную муку, что у неё не хватало сил ни возражать, ни соглашаться. Дон Фульхенсио опустил локоть на ручку кресла, подпёр подбородок ладонью и застыл в такой позе, внимательно и строго глядя на дочь. Аврора не выдержала, всхлипнула и разрыдалась.
Дон Фульхенсио ласково обнял её за талию и повёл к стеклянной с позолотой двери, которая тут же закрылась за ними.
Мой дядя сидел в просторном зале и ждал возвращения дона Фульхенсио. Теперь он воспрянул духом и был горд тем, что преодолел свою проклятую робость. Дядя восхищался собственной смелостью.
«Вот так сюрприз для дона Хенаро! Ловким же малым посчитают меня коллеги, узнав, какой шаг я предпринял!»
Стеклянная дверь вновь пропустила в зал дона Фульхенсио. Дядя удовлетворённо улыбнулся. Но дон Фульхенсио не сел на прежнее место, а вплотную подошёл к дяде, бесцеремонно положил руку ему на плечо и спросил:
— Итак, милейший, вы твёрдо убеждены во всём том, что сообщили мне?
Этот простой вопрос полностью изменил ход дядиных мыслей. Он даже не отважился поднять глаза на дона Фульхенсио.
— Вы не отвечаете? — спросил хозяин дома.
— Нет, отвечаю, — возразил дядя с напускным спокойствием. — Ваша дочь любит меня, я люблю её, и никто никогда не полюбит её больше, чем я.
— Допустим… И она ответила на ваши чувства? — ехидно продолжал дон Фульхенсио.
— Да, сеньор.
— Ну что же, тогда разберёмся по порядку. К этому вынуждают нас обстоятельства — дело-то ведь очень серьёзное, — объявил дон Фульхенсио, усаживаясь напротив моего дяди. — Сколько вам лет, молодой человек?
— Двадцать пять.
Дон Фульхенсио сочувственно посмотрел на явные признаки лысины, обозначившейся на дядином лбу. Лысина, бесспорно, была преждевременной, по лишь для человека названных выше лет, а не для дяди, которому на самом деле стукнуло уже тридцать три года.
Дон Фульхенсио на минуту задумался, затем сказал: Авроре пятнадцать, она моложе вас на десять лет, разница немалая, но ничего! Итак, к какому же семейству вы принадлежите? Как вы понимаете, выяснить все эти вопросы совершенно необходимо.
— Я принадлежу к одному из самых знатных семейств селения К… В моём роду несколько титулованных ветвей, и сам маркиз Каса-Ветуста доводится мне родственником.
— А как ваша фамилия?
— Куэвас.
— Действительно, я знаю довольно много семейств с фамилией Куэвас.
Непринуждённые и, можно сказать, благожелательные слова дона Фульхенсио так не вязались с саркастическим выражением его лица, что дядя временами совершенно терялся и не знал, как отвечать — съязвить или быть любезным. Последнее своё замечание дон Фульхенсио отпустил с убийственной усмешкой.
В душе у дяди всё клокотало от ярости; как он ни прижимал ноги к ребру дивана, это уже не помогало.
— Вы, кажется, упомянули, что дон Хенаро — ваш кузен? — продолжал дон Фульхенсио.
— Да, сеньор, его превосходительство светлейший сеньор дон Хепаро де лос Деес доводится мне двоюродным братом. Он необычайно благоволит ко мне, но, правду сказать, и я люблю его не меньше.
— Надеюсь, вы располагаете кое-какими средствами? Вам, вероятно, известно, что одной любовью не проживёшь.
— Я уже сказал, сеньор дон Фульхенсио, что я честный человек. Я получаю жалованье. Правда, сейчас его хватает только на то, чтобы прожить безбедно, но на будущий год я стану получать больше, так как меня назначат на более высокую должность, в чём меня заверили дон Хенаро и сеньор маркиз Каса-Ветуста.
— Отлично, но лучше поговорим о настоящем, молодой человек: будущее — вещь всегда очень сомнительная.
— В настоящее время, сеньор дон Фульхенсио, я могу предоставить вашей дочери столько же удобств, сколько их есть в этом доме. Кроме того, она богата и имеет…
— Позвольте, молодой человек, не будем торопиться. Обсудим всё по порядку. В своих расчётах вы принимали во внимание и средства моей дочери?
Дон Фульхенсио подчеркнул слово «расчётах».
Дядя понял, куда метит собеседник.
— Я не делал никаких расчётов — с необычным для него мужеством возразил дядя. — Я думал только о своей любви.
В этот миг дядя испытывал страстное желание схватить шляпу и откланяться, только бы не видеть насмешливой улыбки и сердитых глаз хозяина дома.
Однако новые вопросы несколько успокоили дядю и даже пробудили в нём некоторые надежды.
— По правде говоря, мне до сих пор неизвестно, достаточным ли состоянием вы располагаете, чтобы жениться на моей дочери.
Какая у вас должность, какие перспективы, какой, наконец, доход? Я люблю говорить начистоту.
— Повторяю, сеньор дон Фульхенсио: я чиновник, у меня хорошее жалованье и лишь случайно нет звания бакалавра — ведь я ученик дона Матео. Вы, наверно, о нём слышали: он очень знаменит. Кроме того, в скором времени я ожидаю назначения на отличную должность — так мне пообещали весьма влиятельные люди в Мадриде.
— Осмелюсь заметить вам, милейший, что положение чиновника — очень непрочно: вас в любую минуту могут уволить.
— Но ведь Аврора богата, а о себе я не беспокоюсь: я с удовольствием соглашусь на любое место, лишь бы ей всегда жилось лучше, чем принцессе.
— Запомните, молодой человек, — прежним саркастическим тоном заговорил дон Фульхенсио, — никогда не следует рассчитывать на богатство, которое может принести вам брак. Вот я, например, женился лишь тогда, когда у меня появились собственные средства, капитал, который всегда обеспечит пропитание моей семье. Кроме того, есть ещё одно немаловажное обстоятельство, с коим необходимо считаться, а именно — согласие женщины, которую собираешься взять в жёны. Им следует заручиться прежде всего, а вы, милейший, упустили его из вида. Дочь моя уверяет, что в ответ на многочисленные послания, которыми вы осмелились беспокоить её, она написала вам одно-единственное письмо, умоляя вас отказаться от ваших намерений.
Дядя не мог больше выносить иронический топ собеседника. Он поднялся с дивана и наверняка ушёл бы, но дон Фульхенсио вовремя угадал намерения гостя и удержал его.
— Минуточку, молодой человек. Я привык доводить начатое до конца, — сказал он и, подойдя к стеклянной с позолотой двери, позвал дочь.
Повинуясь отцу, прекрасная Аврора опустилась в кресло напротив моего дяди.
— Повтори этому господину то, что ты сейчас сказала мне, дочка.
Аврора, не поднимая глаз, пролепетала еле слышным голосом:
— Этот кавальеро написал мне несколько писем, но я не отвечала на них… Только раз я послала ему письмо… И я написала, что не собираюсь отвечать на его любовь, а хочу учиться.
В этот миг дядя почувствовал искушение оскорбить дона Фульхенсио и его дочь и учинить грандиозный скандал, лишь бы с достоинством выпутаться из истории, в которую он попал. В ушах его уже звучали шуточки, которые коллеги начнут отпускать по его адресу, когда пронюхают о пережитых им тягостных минутах.
— Так мне и надо! Не следовало связываться с младенцем, — произнёс дядя с театральным жестом, изображавшим оскорблённую добродетель.
Дон Фульхенсио от души расхохотался. Тут дядя не вытерпел и вскочил па ноги с такой стремительностью и невежливостью, что благодушное настроение дона Фульхенсио разом исчезло.
— А, вот оно как! Уж не полагаете ли вы, что любой может безнаказанно вломиться в порядочный дом и беспокоить людей своими глупостями? В какой стране вы живёте, любезный?
— Хорошо, на этом и покончим, — ответил дядя.
И, нахлобучив шляпу, двинулся вниз по лестнице. дон Фульхенсио с негодованием последовал за дядей, продолжая отчитывать его. По мере того как гость удалялся, хозяин постепенно повышал голос, и до дяди отчётливо донеслись следующие слова:
— Что только не лезет в голову этим голодранцам! Вымолят себе должностишку на три песо, напялят на себя модный костюм, побывают разок в театре и, видите ли, уже воображают, что могут соблазнять наших дочерей и дерзко разговаривать с нами, родителями. Куда, однако, занёсся этот выскочка! Мне и в голову не пришло, когда я увидел Этого расфранчённого хлыща, с какой целью он сюда пожаловал.