— Как пожелает общество, — ответил, вставая, граф и подал руку Клотильде, от которой, толкаясь и наступая друг другу на ноги, по меньшей мере дюжина кавалеров добивалась улыбки или хотя бы слова.
Граф шагал по пристани, а сзади и по бокам, теснясь, семенили учтивые сеньоры, которым пришлось так долго ждать его прибытия. Портовые рабочие почтительно расступались, давая господам дорогу: на мгновение как вкопанные останавливались тачки, замирали на месте бочки и бочонки; с высоких палуб судов, с которых разгружали ящики, мешки и разные мелкие грузы, доносилось:
— Стой! Погодите! Дайте пройти сеньорам!
Как только граф и его свита проходили, всё вновь оживало и начинало двигаться, катиться или скользить по натёртым мылом наклонным сходням. Месиво из грязи, жира и сахара под ногами, падавшие почти отвесно лучи солнца, молчание спутников, тяжёлый запах, идущий от огромных груд съестных припасов, назойливый топот множества каблуков — всё это действовало графу на нервы. Когда же наконец его оставят в покое!
Группа дошла до места, где дамба делала поворот, и тут дону Ковео открылось такое зрелище, что он чуть не задохнулся от удовольствия. У мола стояло судно, украшенное множеством разноцветных флажков, палуба его была заполнена господами в чёрном. К судну вели деревянные мостки, построенные специально для этого случая и увешанные гирляндами и полотнищами. На громадном штандарте большими чёрными буквами было выведено: «Достойному графу Ковео от патриотов города Гаваны».
Клотильда с гордостью взглянула на супруга: ведь всё это торжество устроено в его честь!
Появление графа на деревянных мостках было встречено овацией и громкими криками.
Солнце, великолепное, ликующее солнце заливало светом и согревало всё: цветы, позолоту, флаги, вымпелы и множество квадратных, треугольных, зубчатых, продолговатых, широких, узких, как ленты, красных, голубых и белых флажков с гербами, орлами, звёздами, львами и замками. Под порывами бриза они полыхали, словно пёстрые языки невиданного пожара. На высокой палубе этого похожего на плот судна золотом блестели гобои, корнеты, литавры и тромбоны, которые при появлении графа грянули торжественный марш.
Справа и слева от разукрашенного судна у мола стояли две большие шхуны, палубы которых были до отказа забиты любопытными. Зеваки торчали и на молу, примостившись на штабелях ящиков и тюков. А поскольку напротив графа со стороны моря, как уже было сказано, стояло расцвеченное флажками судно, дон Ковео был со всех сторон окружён зрителями и находился как бы в центре обширного амфитеатра.
Внезапно внимание людей, стоявших на молу, привлекла яростная брань.
— Вон отсюда, вон! — орали зеваки, словно отгоняя какое-то дикое животное.
И тут из толпы появился старый нищий в лохмотьях, с грязной седой бородою; опираясь на суковатый посох, он подошёл к графу и смиренно протянул руку в ожидании милостыни.
Граф, несколько смутясь, оглянулся вокруг, заметил, что находится как бы в самом центре воронки, образованной водоворотом теснящихся вокруг него зевак, увидел, что все взоры устремлены на него, я невольно смутился ещё больше. Он сунул руку в карман жилета, вытащил оттуда золотой, ярко, словно раскалённый уголь, сверкнувший на солнце, и подал монету нищему.
Бедняга, увидев у себя на ладони блестящий кружок, несколько раз сжал и разжал кулак, словно желая убедиться, что это явь, а не сон; потом поднял голову, чтобы поблагодарить даятеля, пристально взглянул на него и вдруг, боязливо озираясь, вскрикнул и побледнел.
Граф тоже изменился в лице.
Нищий, пошатываясь, сделал несколько шагов, остановился на краю мола, поднял руку, и графский золотой, несколько раз перевернувшись на лету, исчез в зеленоватой воде.
Алчные взгляды не отрывались от того места, где волны поглотили золотой кружочек: гул возмущения и гнева обрушился на нищего.
— Он сумасшедший! — решили некоторые.
Неожиданно тело старика свела нервная судорога, он потерял сознание, грохнулся навзничь и разбил себе голову о массивное чугунное кольцо, вделанное в причал.
Граф метнулся к несчастному, следом за ним бросились и другие. Происшествие вызвало всеобщий шум, в котором явственно слышались и такие слова:
— Он пьян!..
А граф, уже позабыв о случившемся, взошёл по разукрашенным мосткам на судно с флажками, и оно в сопровождении бесчисленных лодок отвалило от мола под весёлые звуки оркестра, разместившегося на палубе. Вскоре шумное и пёстрое судно приблизилось к кораблю, тёмной громадой покачивавшемуся на середине бухты.