– А мне сорок два, – признался он ей в ухо, и по спине дернуло холодом. – Зимой. И всегда все было – и в школе, и в институте. А в детский сад я не ходил.
В отдалении хлопнула какая-то дверь, их шатнуло в разные стороны, и они опять пошли по коридору – отдельно друг от друга, как будто ничего важного не было сказано.
На улице он сунул ей мятую пачку, и она вытащила сигарету и робко на него посмотрела.
Федор Тучков смутился, что случалось с ним примерно раз в пятнадцать лет.
– Ты, наверное, это не куришь…
– Мне все равно. В институте студенты чем только не угощают! Ты не представляешь… ете… какое дерьмо… то есть какие плохие сигареты курят студенты!
– Не представляю, – согласился Федор Тучков. Тут он вдруг увидел, – своими глазами, разумеется! – как она курит со студентами на институтской лестнице, и улыбнулся.
– Садись, – он подтолкнул ее к лавочке. – Поговорим.
– О чем… поговорим?
Федор Тучков затянулся чрезвычайно глубокомысленно.
– О твоем трупе, конечно! То есть о том трупе, который ты нашла.
Почему-то Марина была уверена, что говорить он хочет совсем о другом, и ей пришлось несколько секунд собираться с мыслями.
Да-да, убийство! Ее собственное «приключение», которого она ждала всю жизнь!..
– Да, Вадик что-то знает! Как ты думаешь, он следил за нами?
Федор Тучков знал совершенно точно, что Вадик за ними не следил. За ними никто не следил. Он профессионал и отлично разбирался в таких вещах.
– Не знаю, что имел в виду Вадик. Странно другое.
– Что?
– Вчера Вероника разговаривала с кем-то в кустах у забора. Сегодня утром появился неизвестный сын Паша.
– Может быть, он ее сообщник. Или она видела, что он убил… того.
– Может быть, у них было свидание.
– Какое еще свидание! – возмутилась Марина. – Вероника никак не могла встречаться в кустах с такой гориллой! Она совсем из другой среды, это же очевидно!
– Мне не очевидно.
– А мне очевидно.
– Почему она ни разу ни о чем не спросила ни Валентину Васильну, ни Пашу?
Марина ничего не поняла.
– Что?
– Вероника говорит все время и за всех. Ей скучно, она так развлекается. Она уверена, что здесь собралась куча пожилых кретинов, и она развлекает себя тем, что непрерывно их дразнит. А Валентине Васильне она ни разу не сказала ни слова. Ее сыну сегодня она тоже не сказала. Я пришел на завтрак раньше всех. Она этого Пашу даже не заметила, хотя не заметить его трудно.
– Ну и что?
– Я пока не знаю, но это странно. Учитывая вчерашний разговор.
Марина подумала.
– Федор, а может, они ее шантажируют?! Может, они специально для этого приехали? И этот Паша никакой не сын, а просто бандит?
Он не мог делать выводов на пустом месте. Его совсем не так учили. Поэтому он промолчал – в своих целях промолчал. Она должна ему помочь в том, чего он никак не мог сделать сам.
Немного помочь, а там он сам справится.
– Слушай, а может, Вероника все-таки убила того, которого я потом нашла? Может, он тоже был шантажистом?
– Что-то слишком до хрена шантажистов. Пардон, то есть много. Их так много не бывает.
– Откуда ты знаешь?
– В кино видел. И эта бабка очень странная. Очень.
– Какая бабка? Элеонора?
– Нет. Элеонора как раз совсем не странная. Странная Логвинова Ирина Михайловна.
Марина страшно удивилась:
– Разве она странная?! По-моему, бабка как бабка. Глухая тетеря, жила всю жизнь в деревне под Пензой, потом зять разбогател и отправил мамашу отдохнуть, вот и все.
– Замечательно, – похвалил Федор, – зятя и Пензу ты сама придумала или она тебе рассказала?
– Придумала, – насупившись, сказала Марина.
– Ты все хорошо придумала. Кстати, зять из Пензы как раз единственное, что можно придумать, когда на нее смотришь. А у нее на руках маникюр. Не заметила?
Марина покачала головой.
– Или зять перед санаторием ее сводил в маникюрный салон? И в каком салоне могут отчистить руки, которые последние шестьдесят лет копались в земле?
– Господи, – пробормотала Марина, – бабка-то тут при чем?!
– Она странно говорит.
– Почему?! Федор, ты… куда-то не туда заехал! Она говорит по-деревенски, только и всего.
Он потушил сигарету и посмотрел в небо, жарко сиявшее над голубыми елями. Глаза у него оказались ореховые, светлые, чуть золотистые, и зрачки – с булавочную головку.
– Она говорит так, как говорил бы я, если бы мне пришла фантазия играть деревенского деда. Так говорят в кино.
Марина растерянно молчала.
Ни на бабусю Логвинову, ни на Валентину Васильну с ее сыночком она почти не обратила внимания. Нервная Вероника и Вадик, каким-то образом догадавшийся об убийстве, интересовали ее гораздо больше. И еще Юля с Сережей.
Но тут Федор Тучков опять сбил ее:
– А как Элеонора оказалась утром возле корта?
– Да никак! – с досадой, потому что он уводил ее непонятно куда от ее правильных «детективных» мыслей, воскликнула Марина. – Она ходила за малиной для Оленьки. Ты что, не знаешь? Оленька плохо кушает.
Федор Тучков покосился на нее и достал еще одну сигарету.
– Куда ходила? В деревню?
– Да.
– Дорога к воротам с другой стороны санатория. Или она лезла через забор?
– Не знаю. Наверное, нет. Вряд ли она лезла.
– Да. Вряд ли. Значит, она вернулась и вместо того, чтобы отнести корзину в номер, почему-то пошла вокруг, дошла до корта, и дальше. С тобой. Почему она пошла с корзиной?
Марина молчала, только смотрела на него.
– Геннадий Иванович не курит, о чем объявил всем с гордостью. Откуда у него в кармане спички? Он что, разводит здесь костры?
Все это были какие-то дурацкие мелочи, о чем Марина так и сказала Федору Тучкову.
– Подумаешь, спички! Может, он их на всякий случай носит! Вдруг придется что-нибудь зажечь!
Федор вздохнул – она уже отлично знала эти его вздохи.
– Ты, часом, не носишь в кармане спицы?
– Какие спицы?
– Ну такие… на которых вяжут.
– Зачем?
– На всякий случай. Вдруг придется что-нибудь связать.
Марина страшно обиделась: