О нет. Черт возьми, нет.
— Я многому научился за последние годы и получал огромное удовольствие от работы. Последние недели у руля были лучшими в моей карьере.
Нет, черт возьми, нет. Только не это.
— Этот опыт укрепил мою решимость создать собственное предприятие. Я не собираюсь вечно быть вашим секретарем.
— Сейчас? Ты уходишь прямо сейчас?
Дас выглядел озадаченным.
— Нет, — медленно произнес он. — Но, если вы собираетесь вносить изменения, вы должны быть в курсе.
— Верно. Изменения. Я в курсе.
ДЖОШУА ВСКОРЕ УШЕЛ. Они прекрасно справятся и без него. Так же, как и люди в Санн-парке.
Там тоже не было того, что он искал.
Он вышел на улицу, не уверенный, куда несут его ноги. У него было видение, как он годами бродит по улицам Бирмингема, останавливает прохожих, чтобы сказать: «Мне нужно попасть в Бирмингем», и не понимает, когда ему говорят, что он уже там. Его бы назвали Пропащим человеком Бирмингема. «Раньше он был кем-то особенным», — говорили бы они, когда видели, как он, спотыкаясь, проходит мимо, вдоль каналов, среди складов и фабрик, по Хай-Стрит, Мур-стрит и Мерсер-стрит, спрашивая дорогу к городу, где он находится. «Раньше он был кем-то важным, но потом его выгнала жена, ушел друг, его бизнес развалился, и он потерял все, что у него было».
Черт возьми. Он сходил с ума.
Он стряхнул с себя странное видение и направился домой, который был наполнен вещами из прошлого: постель была приготовлена, еда на месте, а прислуга ушла.
Я знаю, что твоя жизнь в Бирмингеме, и я с радостью поеду туда с тобой, если захочешь. Но это и твой дом тоже.
Он взял одни из часов Рейчел. В тот день, когда он вернулся домой, когда она была на последнем месяце беременности и ужасно скучала, он застал ее в столовой, по локти в винтиках и черт знает, чем еще, она разобрала три циферблата и до сих пор не собрала их обратно.
И коврик из шкуры тигра Сэмюэля с его огромной тяжелой головой и пожелтевшими когтями. Маленький мальчик, который обнимает голову тигра и рассказывает ему свои истории, смотрит на него снизу-вверх, серьезно хмурясь, и спрашивает: «Папа, а тигры танцуют?»
Затем Джошуа посмотрел в большие стеклянные глаза тигра и рассмеялся.
Он смеялся до тех пор, пока ему не захотелось плакать, но он не мог плакать, поэтому продолжал смеяться.
Он был прав: ему нужно было вернуться в Бирмингем. Ему нужно было вернуться, чтобы понять, что его жизнь больше не здесь. Чтобы понять, насколько все изменилось, что он больше не тот, кем был раньше. Чтобы понять, как сильно Кассандра разрушила его жизнь и завладела его сердцем.
Ах, Сэмюэл, мой мальчик. И Рейчел, моя подруга. Бирмингем — мое прошлое.
Кассандра, любовь моя.
Он не мог этого изменить. Даже зная то, что он знал, он не принял бы ни одну версию своей жизни или своего прошлого, в которой не было бы Сэмюэля. Он пытался заглушить боль, но все, что он сделал, — это заблокировал любовь и радость.
Именно это Кассандра пыталась сказать ему с самого начала.
Он никогда не нашел бы ответа ни в Бирмингеме, ни в Санн-парке, ни в Лондоне, ни где-либо еще на Земле. Ответ был не в металле, не в розах, не в детских чепчиках и даже не в коврике из тигровой шкуры.
Ответ кроется в ней и в нем, в их тайном мире вдвоем.
Для умного человека он мог быть чертовски глуп.
Он бросил тигровую шкуру и с энергией, порожденной возбуждением, новым возбуждением, основанным не на страхе или гневе, а на радости и любви, вышел из дома и отправился на поиски Даса. У них была работа, которую нужно было выполнить.
Глава 31
На третий день Кассандра смирилась с тем, что Джошуа не вернется.
Первый день прошел легко; ярость придала ей решимости, а его уход принес облегчение.
Второй день был ужасен; она вздрагивала от каждого звука, надеясь, что это он, и испытывая боль каждый раз, когда этого не происходило.
На третий день от нее не было никакого толку. Ее тело было вялым, а разум возбужденным. Она винила во всем дождь, хотя раньше он ее никогда не беспокоил; но Люси и Эмили были в плохом настроении из-за исчезновения Джошуа и ее новостей о предстоящем приезде гувернантки, поэтому, когда дождь стих, она убежала в свой сад, чтобы обрести покой.
Нет покоя. Не здесь, не для нее. Она поклялась не поддаваться горю, но, похоже, горе было физическим. Ее конечности устали, живот был тяжелым и ноющим, и, хотя, к счастью, сегодня ее не тошнило, там, где должно было быть сердце, у нее была пустота.
Дождь начался снова. Мягкий, но достаточно сильный, чтобы заманить ее в ловушку здесь, в ее безумии, с ее цветами, фонтаном и сожалениями.