Как он и предупреждал, под ним на нем ничего не было.
О, святой Себастьян!
Кассандра смотрела, не в силах отвести взгляд: эта грудь, плоские соски, ребра, тонкая талия, прядь волос и его…
Его… как это вообще называть?… мужественность. Он торчал вверх у его живота, темнее его кожи, такой же большой, сердитый и требовательный, как и он сам. Сквозь бешеный стук своего сердца она различила темные волосы, стройные бедра, мускулы ляжек и тепло, тепло, разливающееся по ней, лишающее ее воздуха, в то время как ее глаза посылали срочное сообщение ее телу, и тело трепетало от вновь открывшейся потребности.
— Насмотрелась?
Его голос, казалось, доносился откуда-то издалека, и она не могла понять, сердится он, или забавляется, или что-то еще.
— Если ты хотела поглазеть на мой член, жена, тебе следовало просто попросить.
Она закрыла глаза, прикрыв их обеими руками. Темнота не помогла: она все еще могла видеть его, все еще чувствовала его. Спустя год, десятилетие, столетие он пробормотал:
— И я не сержусь, будь ты проклята, — и воздух колыхнулся, дверь захлопнулась, и она снова осталась одна.
Кассандра медленно опустила руки и зарылась ими в простыни, сопротивляясь греховному желанию прикоснуться к тем частям своего тела, которые все еще требовали прикосновений этого мужчины. Комната была слишком пустой, а пол находился за тысячу миль от нее, и она больше не узнавала себя.
Она вскочила с кровати и направилась к двери, но застыла, взявшись за ручку. Если она войдет в его комнату, то что она сделает? Обхватит его руками, прижмет к себе, чтобы он обнял ее.
Если она зайдет в его комнату, он скажет что-нибудь злое, посмеется над ней, прогонит прочь.
Вместо этого она постаралась успокоиться, затем подошла к письменному столу и начала писать записку: «Дорогая леди Трейфорд…»
Глава 9
Этой проклятой женщине было недостаточно занять его дом. Теперь она заняла и его мысли.
На следующий день Джошуа был занят встречами в городе и осмотрами доков — в тех местах, где он был уверен, что не встретит свою жену, — но каждое мгновение перед его мысленным взором стоял ее образ.
Она гладила его по руке. С изумлением разглядывала его обнаженное тело.
Ждала его поцелуя с закрытыми глазами и приоткрытыми губами.
Такая чертовски соблазнительная.
Глупая, глупейшая, глупейшая идея пойти к ней в комнату прошлой ночью. «Небольшое безобидное развлечение», — сказал он себе и был настолько глуп, что поверил в эту ложь.
Каким-то образом он дожил до вечера, не сойдя с ума, и устроился в своем кабинете с докладом о санитарных условиях, пока Дас просматривал дневную корреспонденцию, прежде чем пойти домой. Джошуа был в безопасности — Кассандра была где-то со своими друзьями, — но слова на странице превращались в тарабарщину еще до того, как доходили до его сознания.
Потому что его мысли были заняты ею: болью в ее глазах, нежностью в ее руках, мягкостью ее щеки.
Этого никогда не было. Никогда. Единственной уверенностью в его жизни было то, что он мог сосредоточиться на своей работе и отгородиться от мира. И все же Кассандра… Она проникла в его сознание, будучи такой приветливой, благородной, мужественной, заботливой и… Чертовски самоуверенной, вот какой она была. Какое самодовольство, думать, что знает его, заставлять его чувствовать себя отъявленным негодяем. Что ж, он был подлым негодяем, не так ли, потому что он был человеком. Он совершал глупые, недобрые поступки. Он совершал ошибки. В то время как она была чертовски совершенна, не так ли? Она никогда не делала ничего плохого, никогда не теряла контроль над своим языком, не теряла рассудка и не позволяла эмоциям взять над собой верх.
Он мог бы поцеловать ее.
Поцеловать ее, снять этот дурацкий ночной чепец, уродливый ночной жакет и все остальное, что ей нужно было для сна. Поцеловать ее, уложить на это розовое покрывало, под этот розовый балдахин и исследовать ее розовую…
— Нам нужно ехать в Ливерпуль, — сказал он Дасу. Он вскочил со стула, подошел к камину, схватил кочергу и поворошил угли.
— Нам все ещё нужно помочь Патни решить проблему с конкурентами. Мы можем уехать завтра.
Очевидное решение, на самом деле.
Если бы он поехал в Ливерпуль, как планировал, ничего бы этого не случилось. Он просто должен был вернуть свою жизнь в прежнее русло, а именно такую жизнь он и хотел. С его стороны было неосторожно позволять ей все испортить. Он мог бы продолжать в этом же духе годами, путешествовать, торговать и работать. Годы, и годы, и годы.