— Будь ты проклята!
Он бросился к ней, но она отскочила назад, все еще цепляясь пальцами за спинку стула. Стул отлетел назад вслед за ней, когда она наткнулась на стену, и едва не раздавил ей пальцы в чулках, когда он упал на ковер.
— Отойди от меня! Не прикасайся ко мне! Я ненавижу тебя!
Он застыл, почти комично раскинув руки, и ей показалось, что она увидела, как в его глазах промелькнула боль. Затем он развернулся, прошелся по комнате, сначала в одну сторону, затем в другую, как зверь в клетке. Кассандра вжалась лопатками в стену, хватая ртом воздух, дрожа от того, что по спине побежали струйки холодного пота.
Она сказала «Я ненавижу тебя». Она никогда не говорила таких вещей. Только не она. Она всегда была спокойной и рассудительной; ее семья нуждалась в том, чтобы она была такой.
— Я превращаюсь в Люси, — пробормотала она. — Вот что ты со мной сделал. Ты превратил меня в Люси.
Он настороженно наблюдал за ней с другого конца комнаты. Ее кожу покалывало от непривычного стыда.
— Прости, — сказала она. — Я не знаю, что на меня нашло.
— Не извиняйся.
Он подошел к графину с бренди и налил себе порцию в стакан.
— Ты была расстроена, ты выплеснула свою злость, и никто, кроме стула, не пострадал.
Бедный стул. Он действительно выглядел жалко со своей твердой спинкой, ножки беспомощно болтались в воздухе.
— Присаживайся. Я сейчас подниму его. — Он одним глотком допил бренди и начал наливать еще.
Оцепенев, она присела на маленький диванчик напротив перевернутого стула, потрескивающий огонь согревал ее ноги. Она смотрела, как он несет два полных бокала к маленькому столику. Затем он одним легким движением поставил тяжелый стул на ножки, плюхнулся в него и указал подбородком на стоявший между ними бокал с бренди.
— Выпей, — сказал он.
— Я думала, ты не пьешь.
— Обычно не пью. Это мешает мне думать.
— Другие мужчинам это, кажется, не мешает.
— Другие мужчины вообще не очень хорошо соображают. Выпей это. Это должно помочь справиться с шоком, безумием или что там еще с тобой происходит.
Она подняла бокал и взвесила его на ладони.
— Ты думаешь, у меня нет права злиться?
— Злись, черт возьми, сколько хочешь. Но на этот раз я не сделал ничего плохого.
Она понюхала бренди. Пары защекотали ей нос. Она вспомнила Люси, какой оживленной та была после выпивки, как порезала ногу о стакан, но не почувствовала боли.
— Лучше пусть болит голова, чем сердце, — пробормотала она.
— За нас.
Первый глоток заставил ее поморщиться, но она попробовала снова. Бренди отличался от вина тем, что согревал ее изнутри. Может быть, он согреет и ее руки. Его рука, когда она держала ее, была намного теплее, чем ее собственная. Интересно, почему так. Она снова отхлебнула.
— Леди Физерстоун, — отрывисто произнес он. Он смотрел на огонь, подперев рукой подбородок. Свет камина ласкал очертания его профиля. — Леди Питер Элтон. Миссис Уэстли. Леди Харрингтон. Почти леди Ярдли, но я положил этому конец, когда ты приехала.
О нет. Господи, она не хотела знать. Она отпила бренди, затем еще раз. Три, четыре, пять раз. По разу для каждой из названных женщин. Она заявила о своем безразличии. И ей было безразлично. Так и было. Дело было только в… ней.
Он повернул к ней голову, все еще подпирая рукой подбородок. При таком освещении его глаза казались почти черными.
— Четыре женщины за три года. Среди них не было ни одной чертовой Болдервуд.
— А до этого?
— До этого я был женат и хранил верность. — Он вздохнул и откинул голову на спинку стула. — Мне было девятнадцать, когда мы поженились, и Рейчел была первой женщиной, с которой я переспал. Мы были женаты почти шесть лет, и все это время я был верен ей, и мне даже в голову не приходило, что может быть по-другому. Я имею в виду… с чего бы мне хотеть кого-то еще? У меня была Рэйчел. А потом Рэйчел не стало, и иногда мне хотелось…
Он уставился в потолок, потерянный в мыслях, куда она никогда не сможет попасть. Возможно, ему тоже не всегда было достаточно оставаться занятым.
— Ты был верен своей первой жене, но не мне.
— Ты мне не жена, — сказал он. — Просто так получилось, что мы женаты друг на друге.
— Понимаю. Вполне.
Их брак всего лишь формальность. Она не могла жаловаться: этот мужчина тоже не казался ей мужем. Было бы лучше, если бы они жили порознь. Одно дело хотеть его поцелуя или даже ребенка от него, но совсем другое — представлять его в своей жизни. Она тосковала не по нему, а по тому, что потеряла и чего никогда не сможет иметь.