— Она сломана, — сказала она.
Она взглянула на Джошуа. Он изучал ее, слегка нахмурившись.
— Люси, — пояснила она. — Она сломана внутри, и я не знаю почему. У нас было немало трагедий, но… Я не знаю, как это исправить, и мне больно смотреть, как она распадается на части. Ты тоже немного сломан.
Он вскинул голову.
— Никто не сломлен. Это просто жизнь.
— Я думаю, ты пытаешься остановить происходящее, но жизнь все равно продолжается.
Она не знала, откуда пришла эта мысль, но она показалась ей очень хорошей и важной. Бренди не мешало ей думать. Ее мысли были правильными. Теперь она поняла. Она поняла это… что-то.
Но ему это не понравилось. На его лице промелькнуло раздражение.
— Ты называешь меня сломленным, потому что я не цепляю на лицо самодовольную улыбку и не притворяюсь, что я лучше всех остальных.
— Ты говоришь обо мне?
— Ты понятия не имеешь, каково это — совершать ошибки, — сказал он. — Тебе никогда не понять человеческих недостатков.
— Откуда тебе знать, что я понимаю, а что нет?
— Ты когда-нибудь совершала ошибку? Когда-нибудь принимала неверное решение? Нарушала хотя бы одно чертово правило? А? Назови хоть один поступок, которого ты стыдишься.
Комната накренилась. Вот что значит быть пьяной. Подвыпившей, навеселе, подшофе. Был ли папа навеселе, когда он умер? Образ папы поплыл у нее перед глазами. Папа, обнимающий ее после свадьбы. Папа, объясняющий, как управлять поместьем, уверяющий, что все будет хорошо. Папа, неподвижно лежащий на окровавленной соломе в конюшне. Даже после его похорон она не плакала. Она написала своему мужу, и когда он не удосужился приехать, она взяла на себя управление поместьем, хотя в этом не было необходимости — у них был хороший управляющий, а она и так была занята по хозяйству из-за болезни мамы, — но с самого утра ей нужно было заполнять каждую минуту до отхода ко сну.
— Я подкупила государственного чиновника, — сказала она. — Вот что я сделала. Я солгала закону и церкви.
Джошуа тоже любил ее отца. Если она расскажет ему, то причинит ему боль. Хорошо.
— Папа не падал с лошади и не ломал себе шею, — сказала она. — Он застрелился. И я подкупила коронера, доктора и всех остальных, чтобы скрыть это.
ДЖОШУА ВЫПИЛ ВСЕГО ОДИН БОКАЛ БРЕНДИ, но голова у него закружилась так, словно он выпил целую бутылку, и ему пришлось схватиться за подлокотники стула, чтобы не упасть.
Затем мир обрел устойчивость. Кассандра сидела, уставившись в никуда, и все будто было по-прежнему, хотя уже никогда не будет таковым.
Лорд Чарльз застрелился. Нет. Лорд Чарльз был самым веселым и сердечным человеком, которого он когда-либо знал. У него всегда находилось доброе слово и улыбка. Он изо всех сил старался помогать другим и никогда не оставлял в своем кармане ни пенни, если кто-то другой нуждался в этом больше.
— Почему?
Слово с трудом вырвалось из его сдавленного горла.
— Яне знаю. Он не оставил записки. После его смерти я узнала, что у него были финансовые проблемы, но ты дал ему достаточно денег, чтобы все уладить.
Деньги. На что, черт возьми, годились эти деньги? Слишком долго Джошуа верил, что деньги могут решить все проблемы, но каждый раз, когда он думал, что защищен, жизнь подкидывала ему что-то еще, чтобы в очередной раз доказать, что он ошибался.
— Почему ты мне не сказала? — спросил он и тут же пожалел, что задал этот вопрос.
Она написала ему, что ее отец погиб в результате несчастного случая во время верховой езды. Пригласила его посетить поместье, которое он унаследовал.
Вместо этого он сидел в одиночестве в Шотландии и оплакивал лучшего человека, которого когда-либо знал. Он прислал деньги, Ньюэлла и котенка. Черт возьми. Он заслуживал того, чтобы его пригвоздили к позорному столбу.
— Я никому не говорила, — сказала она.
— Твоя мать?
— Она не знает. Никто из них не знает. Ты не должен им говорить.
Она обхватила колени руками, прижалась к ним щекой, и ее волосы упали на одну сторону. Она выглядела слишком юной и невинной, чтобы нести это ужасное бремя. Он назвал ее наивной. Он назвал ее самодовольной.
Он подошел и сел рядом с ней на диван. Она опустила ноги и позволила ему взять себя за руку.
— Что значит, никто из них не знает? Ты носишь эту ношу одна?
Она играла с его пальцами и говорила отрывисто.
— Он сделал это во втором стойле, в пустом. Была гроза, поэтому, я полагаю, гром заглушил шум. Конюх нашел его перед рассветом и рассказал экономке. Она не смогла разбудить маму, потому что… Ну. Потому. Так что вместо этого она разбудила меня. Я настояла на том, чтобы увидеть его. Мне не стоило этого делать. Что-то оборвалось внутри меня, и я почувствовала себя опустошенной. Я послала грума за сэром Гордоном Беллом — он мировой судья и близкий друг папы — и сказала ему, что никто никогда не должен узнать правду, и он согласился. Если бы все узнали, мы бы… нам бы пришлось похоронить его на перекрестке дорог с колом в сердце. Моего отца. Похороненный как… Я не могла этого допустить.