— Если ты еще раз упомянешь о своем чертовом супружеском долге…
Он замолчал. Ей нужно было понять, что играть с желанием — все равно что играть с огнем. Это была не единственная проблема, не самая большая, но все же проблема.
— Мне не стоит прикасаться к тебе, но, если я этого не сделаю, ты никогда не поймешь.
Он отвел от нее взгляд и огляделся. На столике у ее кровати стояла ваза с розами. Три розы, розовые и полураскрывшиеся.
— Какая незадача. Хорошо, что твой муж умеет решать творческие задачи.
Он вынул из вазы розу и повернулся к ней. Вскрикнув, она открыла глаза. Ой, холодная вода стекла по стеблю и попала ей на кожу. Капля попала прямо на самую мягкую и округлую часть ее бедра.
— Прошу прощения, — сказал он.
— Теперь ты научился вести себя прилично? — пробормотала она. — Сейчас?
Он не смог сдержать улыбки, вытирая каплю тыльной стороной ладони, что заняло больше времени, чем ему было нужно. Она ахнула, и он собрал всю свою волю, чтобы отдернуть руку.
Он насухо вытер стебель о свою одежду, затем наклонил бутон розы к ней, наслаждаясь ее замешательством. Он был настоящим дьяволом, дразня ее, но и это ему тоже нравилось.
— Я буду прикасаться к тебе, не прикасаясь, — сказал он. — Разве я не умный?
Он провел розой по ее приоткрытым губам, не отрывая от нее взгляда. За ароматом цветка скрывался другой аромат, более пьянящий, более сильный: запах ее самой. Он провел розой по ее щеке, вернулся к губам, провел по подбородку, по скулам. Она выгнула шею, подставляя ему свое горло, и он принял ее приглашение, проведя лепестками по ее учащенному пульсу, по впадинке между ключицами, вниз, к одному твердому соску. Он очертил вокруг него круг, затем провел рукой взад-вперед, его внимание разрывалось между видом ее тела и лица, и он подумал, не сошел ли он с ума.
Она тихонько всхлипнула и снова закрыла глаза, и его пронзила новая волна удовольствия.
Да, он сошел с ума.
— Вот, подержи это, — отрывисто сказал он.
Она открыла глаза, ошеломленно моргнула, затем взяла розу. Стараясь не обращать внимания на ее наготу и собственное возбуждение, Джошуа зажег вторую свечу и достал из кармана свежевыстиранный платок. Он расправил его на покрывале рядом с ней и начал складывать снова, на редкость неуклюжими руками.
— Повязка на глаза?
Ее замешательство было ощутимым.
— Так мы складываем платок для игры в жмурки.
— Ты сам сказала: если ты меня не видишь, то и я тебя. Тебе не нужно будет стесняться.
Она хрипло рассмеялась и сказала:
— Ты такой же глупый, как и я, — но не сопротивлялась, когда он повязал ей на глаза пахнущий лимоном платок, завязав его на затылке. Когда он осторожно перевернул ее на спину, она легко поддалась и осталась лежать, раскинув ноги.
Вот так: он снова прикоснулся к ней, и мир все еще не рухнул.
— С тобой все в порядке? — спросил он, пытаясь охватить взглядом ее всю сразу, лежащую перед ним, ее кожу, теплую в свете свечей, ее тело, мягкое и доверчивое.
— Думаю, да. — Она потянулась к нему, ухватилась за край его халата. — Это очень…
— Развратно? Скажи «развратно». Мне нравится, как ты говоришь «развратно».
— Возможно. Но мы женаты, — добавила она, как бы подбадривая себя. — Значит, это все пристойно.
— Пристойно!
Он забрался на кровать, опустился на колени рядом с ее бедрами и взял розу из ее дрожащих рук. Она снова потянулась к нему, нашла его колено и провела пальцами по бедру. Ее обжигающее прикосновение пронзило его насквозь, но он не обратил на это внимания. Он впился в нее взглядом и поднес розу к ее губам.
— Я лишу тебя всей твоей пристойности, — мрачно пообещал он. — Я лишу тебя твоей доброты и вежливости. Я лишу тебя всего, пока в тебе не останется ничего, кроме грубой, дикой, ноющей потребности.
КАССАНДРА ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ЧУВСТВОВАЛА себя развратной, но она никогда не думала, что разврат может быть таким приятным, что предвкушение может заставить ее трепетать. Как порочно восхитительно было лежать перед ним обнаженной, словно жертва, заключенная в темный, тайный мир обещаний. И каким неистовым было желание прижать его к себе и насладиться его весом и силой. Она с трудом себя узнавала, и была рада, что он взял все в свои руки.
Она не понимала его игры, но, к ее собственному удивлению, ей нравилось играть в нее, и она наслаждалась его поддразниваниями. Она сделает все, что он скажет, если он заставит ее чувствовать себя вот так.
Мягкие, благоухающие лепестки щекотали ее губы, очерчивая их форму, и она вдыхала аромат розы и, кроме того, его запах.
— Лепестки не совсем такого цвета, как твои губы. — Его голос тлел, как раскаленные угли. — Но, ах, твои щеки… Твой румянец здесь, когда ты краснеешь из-за меня.